Были в той истории и другие подробности, которые знало командование фронтом, но которых по вполне понятным причинам не полагалось знать рядовым гражданам страны. Советская военная хроника вывела тогда жесткую универсальную формулу: сопротивление наших солдат привело к невиданным потерям немцев и сломило их моральный дух. И не поспоришь, все так и было. Однако всем хотелось знать дополнительные подробности бессмертного подвига героев-панфиловцев. Чтобы соответствовать им во всем. А этих самых подробностей почему-то не было.
После войны историей боя у Дубосекова занялась военная прокуратура. Заинтересовалась она этими событиями вовсе не от вопиющего без делья. Ведь если все, кто слышал знаменитые слова политрука Диева, пали через пару часов смертью храбрых – как же об этом узнала потом вся страна? Он же их не по радио говорил, а произнес в окопе перед боем, глядя в бинокль на приближающиеся немецкие танки. И остальные 27 героев-панфиловцев в тот момент не в Твиттер писали, а готовили бутылки с зажигательной смесью, чтобы остановить ценой собственных жизней те самые танки. Так откуда же всем стало известно про пламенную речь политрука? С этого все и началось.
Тут же стали всплывать дополнительные странности. Все панфиловцы пали смертью храбрых, уничтожив полсотни танков противника. Это немало даже по самым высоким стандартам. Только почему-то их непосредственный начальник майор Решетников об этом не узнал. Именно поэтому он и не доложил дальше по инстанциям о подвиге своих солдат. Ни командир дивизии Панфилов, ни командующий 16-й армией генерал Рокоссовский странным образом были не осведомлены о событиях у Дубосеково. Как не знали об этом и в Берлине – что тоже удивляет. Потерять в одном бою полсотни танков – это не баран чихнул. Но фронтовые сводки вермахта про этот эпизод не сообщали.
Слышу возражение: немцы молчали, потому что не могли поверить в такие грандиозные потери. Они сокрушили половину Европы, уже вплотную подошли к Москве, а столь чудовищных поражений никогда еще не несли. Это правда. Однако принцип военной пропаганды зачастую состоит в другом. Если бы в Берлине стали известны подробности разгрома у Дубосекова – Геббельс бы расстарался на славу. Он бы тут же выступил с пламенной патриотической речью, где заявил бы, что даже неся жестокие потери от вконец озверевших азиатских орд большевиков, германский солдат все равно стремительно наступает. Он воздал бы должное вермахту, достигшему подлинного совершенства. Никогда в мировой истории не было армии, способной проявлять такую стойкость в бою. И ему бы аплодировало все население Германии, проникаясь величием подвига. Но ничего этого не было. Потому что не знали в рейхе про бой у разъезда Дубосеково.