Однако если бы Артемий Петрович не чувствовал за собой вины, то он не отправил бы письмо своему влиятельному дядюшке — московскому генерал-губернатору Семену Андреевичу Салтыкову, одновременно являвшемуся первоприсутствующим в Московской конторе Сената. О винах митрополита Волынский не распространялся, но зато не жалел слов, чтобы изобразить себя невинно оклеветанным агнцем.
Дядюшка, однако, знал нрав своего племянника и хотя обещал покровительство, но сделал ему серьезное внушение. «Мне кажется, — наставлял на путь истинный своего племянника Салтыков, — государь мой, лучше жить посмирнее. Что из того прибыли, что много жалобы происходит… А как казанский архиерей сведал, что вы мне свой, то тотчас приехал ко мне и сказал мне, что истинно и не знал того, что Артемий Петрович свой тебе, а то б ни о чем просить не стал, хотя б де и обидно было, лучше б мог вытерпеть. И не знаю, для чего так вы, государь мой, себя в людях озлобили…»
Между тем Сильвестр решил продолжать тяжбу: он подал две новые челобитные. Одну адресовал Салтыкову, другую генерал-прокурору Сената П. И. Ягужинскому. В первой он извещал Салтыкова, что его племянник жесточайше пытал канцеляриста Плетеневского, в результате чего у него были выломаны руки и ноги.
В доношении Ягужинскому Сильвестр писал, что он «не мог более обид его (Волынского. — Н. П.) и нападениев вытерпеть», подал жалобу в Синод, а тот передал ее в Сенат, «где по трекратному моему в разных числах перед собранием прошению и чрез посланные от меня вседневными докуки, и по се время решения не можем получить». Он живет в Москве и опасается приехать в Казань до получения указа, ибо может стать жертвой произвола губернатора. Просит генерал-прокурора: «Меня, сиротствующего в старости, и монастырских властей и служителей наших, яко пленных невольников от неудобоносимых Волынского нападений, и обид, и разорения и смертных мучениев оградить».
Дело приняло серьезный оборот. В сентябре состоялся указ: «Казанскому губернатору Волынскому, пока исследовано будет по делу с архиереем, губернею не ведать, а ведать товарищу его Кудрявцеву».
Еще бушевали страсти вокруг жалоб Сильвестра, как последовала новая челобитная, на этот раз от ясашных иноверцев, жаловавшихся на Волынского за незаконные поборы в свою пользу, составившие по тем временам крупную сумму в 2500 рублей. Волынский хотя и признал свою вину, но заявил челобитчикам, что «они на него тех денег в Сенате и в три года не сыщут». Проверка обнаружила, что люди Волынского взыскали с ясашных 1259 рублей за освобождение от корабельных дел, 500 рублей за освобождение от обязанностей переводчиков. В общей сложности в бытность свою казанским губернатором Волынский за год и три месяца собрал с ясашных сверх государственных податей 14 600 руб.