Среди Долгоруких самым обласканным императрицей в первые дни ее царствования оказался Василий Лукич: ему была уготована должность сибирского губернатора. По сути дела, это тоже была ссылка, хотя и почетная, ибо карьеру в то время обеспечивала близость ко двору.
На пути к месту службы в Тобольск Василия Лукича догнал подпоручик с командой в 14 человек и с повелением взять его под стражу, лишить чинов и «кавалерии» за многие императрице и государству «бессовестные противные поступки» и отправить на жительство в пензенскую вотчину Знаменское. Крутую перемену в жизни Василия Лукича молва связывала с Бироном, якобы заподозрившим в нем соперника.
В Знаменском Василию Лукичу жилось вольготнее, чем прочим ссыльным Долгоруким: ему разрешалось посещать церковь, совершать прогулки во дворе и даже за его пределами, навещать конюшни и присматривать за полевыми работами. Впрочем, относительной свободой ссыльный наслаждался месяца полтора — 23 июня 1730 года его вывезли из Знаменского, а уже 4 августа он оказался на Соловках.
Судьба к Голицыным оказалась благожелательнее, чем к Долгоруким. Вероятно, сказалась настойчивость Дмитрия Михайловича, с которой он продвигал к трону Анну Иоанновну. Но и в лагере Голицына отсутствовала уверенность в своей безнаказанности. Во всяком случае знаменитый фельдмаршал М. М. Голицын, втянутый в «затейку» старшим братом Дмитрием, не исключал возможности оказаться среди преследуемых. Об этом повествует Вестфален в депеше от 23 апреля, то есть после опубликования Манифеста о провинностях Долгоруких. Голицын, согласно рассказу Вестфалена, встав на колени, обратился к императрице со смелой речью, свидетельствующей о благородстве фельдмаршала: «Если ты желаешь видеть в этом желании (ограничить самодержавие. — Н. П.) важное преступление, признаю себя виновным. Но не согласна ли ты, всемилостивейшая императрица, что твой третий или четвертый наследник может быть кровожадным и жестоким государем? Я хотел защитить наше бедное потомство против такого произвола, назначив благородную границу их непомерной власти и власти фаворитов, которые всегда немилосердно нас мучили. Ты сама испытала их низменность во время фавора Меншикова. Я знаю, как бы то ни были чисты мои побуждения, я безвозвратно погиб, если тебе угодно поступить со мною по всей строгости законов.
Я в твоей власти, если ты непременно желаешь меня наказать, всенижайше и серьезно прошу тебя, лучше казни меня смертью, но не огорчай ссылкой. Если мне придется остаток дней моих провести в печали, я буду смертельно страдать все время, пока проживу». Вестфален рассказывает, что Анна Иоанновна, выслушав речь, настолько расстрогалась, что расплакалась.