Тайна профессора Бранкеля (Хьюм) - страница 9
Молодой джентльмен в охотничьем костюме, тоже забрызганном грязью, вскочил таким же манером в окно в ответ на это приглашение. Он с улыбкой подошел к сэру Гильберту, когда девушка заметила профессора, который встал при ее появлении и стоял в тени.
— У тебя гость, папа, — сказала она небрежно, перекладывая с одной руки на другую шлейф амазонки. — Представь же меня.
— Моя дочь, Филиппа. Профессор Бранкель, — сказал сэр Гильберт несколько сконфуженным тоном. — Я бы желал, Филиппа, чтобы ты входила через дверь, как христианка, а не в окно, точно…
— Точно язычница, да, папа? — подхватила Филиппа, смеясь.
Она смотрела на профессора, глаза которого, казалось, действовали на нее магнетически. Немец выступил из тени и свет от лампы падал на его лицо, которое девушка рассматривала с любопытством. Это было замечательное лицо, бледное, как смерть, с черными волосами, зачесанными назад над высоким лбом, густыми черными бровями, с мефистофельским изгибом над светлыми, блестящими глазами, тонким горбатым носом, нервным ртом без усов и без бороды. Такова была наружность знаменитого немецкого химика.
Филиппа, казалось, была околдована этим странным лицом и огненными глазами, устремленными на нее. Между тем, эта девушка вовсе не легко поддавалась чарам, скорее напротив: это была смелая дерзкая натура, не знавшая страха. Но в пристальном, жгучем взгляде профессора было нечто, подчинившее ее сразу.
Она была высокая, стройная девушка, очень красивая, с густыми черными волосами, выбивавшимися из-под легкой шапочки, надетой набекрень. В глазах ее светилось веселье и лукавство, а довольно большой рот, улыбаясь, обнаруживал два ряда ровных белых зубов. Она была восхитительна в темно-голубой амазонке, белых перчатках и полотняном воротничке, зашпиленном хорошенькой брошкой. Это было своевольное и самостоятельное создание. Мать ее умерла, когда она была еще младенцем; отец, погруженный в свои книги, мало заботился о воспитании дочери, и она выросла на воле, почти без призора. Иногда она обнаруживала желание учиться и удивляла всех своими быстрыми успехами. Иногда же не хотела брать в руки книгу и поочередно раздражала и забавляла своих близких своими выходками.
Она превосходно ездила верхом и большую часть детства провела, разъезжая по округу на шотландском пони, с Джеком.
Джек, иначе лорд Дольчестер, был старший сын графа Чишама, состояние которого почти равнялось состоянию сэра Гильберта. Джек и Филиппа были всегда вместе и дикая молодая леди следовала за Джеком всюду, куда он ни забирался. Она перенимала его манеры и язык, почему ее речь была переполнена сильными выражениями. Но всему бывает предел и сэр Гильберт догадался в один прекрасный день, что следовало бы подумать о воспитании своего заброшенного отпрыска. Он написал в Лондон к своей замужней сестре, а та немедленно рекомендовала ему французский пансион. В одно прекрасное утро мисс Филиппа была схвачена и отправлена в изгнание, а ее товарищ по бродяжничеству, Джек, — в Итон. Вернувшись из галльского изгнания, она нашла Джека таким же, как прежде, а он ее такой же красавицей, как всегда (так он решил). Их отношения, однако, изменились: теперь уже не Филиппа следовала за Джеком, а Джек за Филиппой. Он восхищался ею, как единственной девушкой в околотке, которая могла ездить верхом и рассуждать о лошадях не хуже барышника. При том же он знал ее так давно, что имел полную возможность заметить все ее недостатки и не заметил ни одного. Придя к заключению, что она «прекраснейшая девушка, какую только случалось ему видеть», он однажды явился к ней и решительно просил ее руку, в которой она столь же решительно отказала, деликатно посоветовав ему не быть идиотом. Однако лорд Дольчестер настаивал и в конце концов мисс Харкнесс, которая, в сущности, любила его — согласилась. Все местные дамы признавали Филиппу «неблаговоспитанной девушкой» и выражали сожаление, что сэр Гильберт не женился вторично и не доставил какой-нибудь представительнице женского пола случая посвятить Филиппу в таинства хорошего тона. Они ужасались ее свободным манерам и энергическим выражениям, которых не могло истребить даже французское воспитание. Одно время прошел слух, будто она выкурила целую папиросу, и Филиппа со смехом заявила, что это правда, — даме, которая спрашивала ее об этом. Когда же она подцепила в лице лорда Дольчестера самого завидного жениха во всем округе, дамы, как вы можете себе представить, отнюдь не сменили гнев на милость. Они признавали ее, как неприятный факт, и надеялись, что она исправится со временем. Зато представители мужского пола любили Филиппу, потому что она была хороша собой и подшучивала над соседями. Вообще же было признано, что это особа взбалмошная, и что ей нужна хорошая узда, которую вряд ли наденет на нее лорд Дольчестер.