Да, я хотел быть опасным, и у меня были опасные идеи. Но, честно говоря, я не преуспел в радикализме. Я устал от маленького пластикового стульчика и вонючих колпаков. Шин Бет выдала мне более крупный кредит, чем я заслуживал. Я рассказал Лоай, как все было на самом деле, благоразумно умолчав о том, что оружие мне нужно было для убийства израильтян. Я заявил, что купил автоматы, чтобы помочь своему другу Ибрагиму защитить его семью.
— Значит, оружие существует — я правильно понимаю?
— Да, оружие существует.
— И где оно?
Как бы я хотел, чтобы оружие хранилось у меня дома, тогда я с легким сердцем сдал бы его израильтянам. Но теперь мне пришлось втянуть в историю брата.
— Ну, дело в том, что оно у человека, который не имеет к ним никакого отношения.
— Кто же это?
— Мой брат Юсеф. Он женат на американке, и у них только что родился ребенок.
Я надеялся, что они примут во внимание семейные обстоятельства брата и просто заберут у него оружие, но не тут-то было.
Через два дня я услышал какое-то шарканье в соседней камере. Я нагнулся к водопроводной трубе, соединявшей обе клетушки.
— Эй, — позвал я. — Там есть кто-нибудь?
Молчание.
А потом…
— Мосаб?
Что?! Я не верил своим ушам. Это был мой брат!
— Юсеф? Это ты?
Как я был рад слышать его голос! Сердце заколотилось как сумасшедшее.
Это был Юсеф! Но он стал орать на меня.
— Зачем ты это сделал? У меня семья…
Я заплакал. Я так хотел перемолвиться словом хотя бы с одним человеком, пока сидел в тюрьме. А теперь мой родственник сидит по другую сторону стены и бранит меня. И вдруг меня осенило: израильтяне подслушивают, они нарочно посадили Юсефа рядом со мной, чтобы узнать, о чем мы будем говорить, и выяснить, не соврал ли я им. Это было мне на руку. Юсефу я говорил, что оружие мне нужно для защиты семьи, так что тут можно было не беспокоиться.
Как только в Шин Бет поняли, что моя история правдива, меня перевели в другую камеру. Оставшись в одиночестве, я вновь думал о том, что сломал жизнь брату, причинил боль семье и выбросил из своей жизни двенадцать лет учебы в школе — и все только потому, что доверился этому ничтожеству Ибрагиму!
Я просидел в этой камере несколько недель в полной изоляции. Охранники просовывали в дверь еду, но никогда не говорили мне ни слова. Я даже начал скучать по Леонарду Коэну. Читать было нечего, и о течении времени можно было судить только по чередованию цветных подносов с едой. Делать было нечего, оставалось лишь думать и молиться.
Наконец меня опять привели в кабинет Лоай — он уже ждал меня для разговора.
— Если ты согласишься сотрудничать с нами, Мосаб, я приложу все усилия, чтобы вытащить тебя из тюрьмы.