Он посмотрел на меня долгим взглядом. Вид у него был разочарованный – неужели он вправду надеялся, что этот момент не настанет? Что мы так и уйдем из ресторана, ни словечком не намекнув на то, чем стала моя жизнь? И грустный: я увидела в его светлых глазах, что он не хочет причинять мне боль и прекрасно знает, что честный ответ на такой вопрос не может не причинить мне боли.
– Я… – Он помедлил, глядя на меня.
Наверно, спрашивает себя, хватит ли у меня сил выдержать удар, который он готовится нанести, подумала я. И внутренне напряглась, заранее зная, что это бесполезно.
– Я много думал об этом, – сказал он. – Я задавал себе этот вопрос…
Снова поколебался. Каждая пауза была для меня мукой, потому что я угадывала за ними желание пощадить меня, не сказать всей правды, которую, пока она была так завуалирована, я могла представлять себе лишь невыносимо жестокой.
– Я задавал себе этот вопрос несколько месяцев.
Бац! Я, конечно, догадывалась, что Флориан не сказал себе, проснувшись однажды утром: пойду-ка я на сторону. Я знала, что это был долгий и тягостный процесс: еще до того, как он ушел, ушла любовь. Но услышать эти слова от него – это было другое дело. Я все же успела оценить его честность, а также спросить себя: что делать с рисом, который был у меня во рту. Я ухитрилась – с трудом – проглотить его, прежде чем ком намертво закупорил бы мое горло. Я отодвинула тарелку. Флориан кашлянул.
– Я встретил… Билли…
– Билли?
Я едва услышала свой голос. Вино в бутылке кончилось, и я сделала знак невозмутимому официанту принести мне еще бокал.
– Ту… мою… девушку, которую ты видела тогда в баре.
– Ее зовут Билли?
На странице фейсбука, однако, чертова хипстерша именовалась Брижит, но о том, сколько я паслась на этой странице, я предпочла не говорить моему бывшему.
– Это ее артистический псевдоним, – пояснил Флориан, которому, я могла в этом поклясться, было немного неловко за эту деталь. Хорошо, что голоса у меня по-прежнему не было. Мне хотелось заорать: «Что за девушка старше пятнадцати лет станет звать себя Билли?», но я лишь выдавила из себя:
– Сколько ей лет?
– Двадцать четыре года.
Я в панике оглянулась на официанта: где же мой бокал вина? Он наконец поставил его передо мной, и я махнула сразу половину. Итак, в тридцать два года я стала женщиной, от которой уходят к молодой. Я успела заметить, что «Билли» (я уже знала, что никогда не смогу произнести это имя, не нарисовав пальцами в воздухе кавычки) выглядит молодо, но чтобы… двадцать четыре года? Флориан был такой спокойный, такой… я не любила это слово, но он всегда казался мне человеком зрелым. Он был степенным, серьезным, уравновешенным. И он выбрал молодость – двадцать четыре года вдруг показались мне совсем юным возрастом, и я представила себе «Билли» танцующей в подвале у моего отца под караоке Одреанны.