– Эгей, малыш! – сказал Максим, проснувшись, и принялся щедро гладить Ти-Мусса, который тоже решил показать, на что способен по части мурлыканья. – Красавец, котик! Красавец! – Ти-Мусс не мог опомниться: за шесть лет похвальных усилий он так и не добился от Флориана ничего, кроме проявлений равнодушия, граничащего порой с раздражением.
– Привет… – робко сказала я (голосом, который был октавы на три ниже моего). Максим повернулся ко мне и широко улыбнулся. Один мой глаз был закрыт лапкой Ти-Гуса, но и в другом он мог прочесть весь мой конфуз.
– Ну, как оно утром? – спросил он, посмеиваясь.
– Надо ли отвечать?
Он покачал головой сокрушенно и весело, и я закрыла свободный глаз рукой.
– Ох, какой стыд… какой стыд…
– Да нет…
– Да, стыд… такой стыд, что дальше некуда!
Я помнила мой звонок, потом приход Максима – я открыла дверь и буквально набросилась на него со всей элегантностью и сдержанностью, на какие была способна после четырех? пяти? восьмидесяти коктейлей? Остаток вечера всплывал у меня в памяти урывками: неловко срываемая одежда, улыбка Максима, мои губы на его шее, наши сплетенные тела на…
– Ой, мамочки! – ахнула я. – Кэт и Нико вернулись?
– Не думаю…
– Надо срочно прибраться.
Мы трахались практически на всех поверхностях в квартире – отрывочные картинки в моем мозгу были бы (при других обстоятельствах) в высшей степени эротичными, но в моем нынешнем состоянии каждая била наотмашь. Стол в столовой – трах! Диван – трах! Рабочий стул Нико – трах! Стена перед большим зеркалом – трах!
– Ох, какой стыд… такой стыд, что ДАЛЬШЕ НЕКУДА! – повторила я и поднялась слишком быстро. – А-а-а… – простонала я и снова села.
– Да перестань, – сказал Максим, все еще смеясь.
– Ты что? Я звоню тебе в… не помню, в котором часу, зову в гости, я вдрызг пьяна, и…
– Эй! Разве похоже, что я жалуюсь?
– Нет, но… – Я легла на спину, отчего снова страшно заболела голова. – Ты, наверно, считаешь, что я последняя…
Я не закончила фразу, не в силах найти слово, которое отразило бы мою спутанную мысль.
– Брось… – сказал Максим, садясь в постели и прижимая к себе кота, который заходился счастливым мурлыканьем. – Ты можешь злиться на себя, но… – Он посмотрел на меня с насмешливой улыбкой. – Тебе, я вижу, и так не в дугу, короче… если хочешь вдобавок есть себя поедом, давай. Только не взваливай это на меня.
Он говорил не сердито и не сурово, скорее – решительно и убежденно. Он не видел ничего плохого или смешного в случившемся, кроме разве что моей собственной реакции. Я почувствовала себя глупо, но стало немного легче. Я снова попыталась встать, крепко держась за лоб, как будто это могло помочь. Максим смотрел на меня, откровенно потешаясь.