— Оставьте и вашего шефа, — небрежно махнул рукой Менцель, — и ваши лучшие силы… — Кто-кто, а штандартенфюрер знал, чего стоит вся эта шайка.
— Позволю взять на себя смелость возразить многоуважаемому пану, — обиделся Модест Сливинский. — Наша украинская полиция на деле доказала, что верно служит фюреру!
“Банда трусливых пропойц, — подумал Менцель. — Способны лишь на акции против мирного населения…”
— Украинская полиция и отряды ОУН[9] , — продолжал Сливинский, — будут и в дальнейшем вести решительную борьбу с коммунизированными элементами.
“Долго этот наглец собирается разглагольствовать? — подумал Менцель. — Пора прекратить комедию!..”
Штандартенфюрер грубо ухватил Модеста за пуговицу пиджака и резко оборвал разговор.
— Не только полиция. Вы… вы будете вести эту борьбу! — Усмехнулся, увидав, как вытянулось лицо “гостя”. — Да, вы!.. Мы надеемся, что вы поможете нам в нашей трудной будничной работе.
Пан Модест сник. Вот оно что!.. Теперь понятно, зачем они вызвали его…
Как бы прочитав мысли пана Модеста, Менцель взял со стола листок бумаги.
— Прошу ознакомиться и подписать, — сказал он. — И запомните: это большое доверие и честь!
Стараясь не показать гестаповцу, как дрожат у него пальцы, Сливинский взял бумажку. Так и есть — обязательство агента гестапо, а это ох как нежелательно! Собственно, Модест Сливинский не прочь помогать ведомству Отто Менцеля, но зачем оставлять следы? Многолетний опыт научил пана Модеста уклоняться от подписывания всяких там бумажек — кто может знать, как потом все обернется…
Делая вид, что внимательно вчитывается в пункты обязательства, Сливинский украдкой посмотрел на Менцеля и сделал попытку спастись:
— Герр штандартенфюрер может быть вполне уверен, что я никогда не откажусь помочь немецкой нации в ее героической борьбе. Все мы обязаны это делать в меру своих сил и возможностей. — Не заметив ничего угрожающего на лице шефа гестапо, Сливинский продолжал: — Однако зачем вам эта формальность, герр штандартенфюрер? Подпишусь я здесь или нет — мое отношение к великой Германии останется неизменным!
Отто Менцель медленно поднялся, заложил руки за спину, не спеша обошел стол, снова опустился в кресло и, откинувшись на высокую спинку, холодно и надменно уставился на своего собеседника. Он смотрел долго, с удовольствием наблюдая, как побелел этот развязный субъект, потом резко бросил:
— Меня не интересуют ваши соображения. Хотя, откровенно говоря, они несколько удивили меня. Будьте благодарны, что мы доверяем вам, пан Сливинский…
— Ха-ха-ха… Вы не так поняли меня, герр штандартенфюрер, — заискивающе произнес пан Модест, вскакивая с места. Угодливо улыбаясь, он стоял, как провинившийся гимназист. — Ха-ха-ха… Я всегда готов… — Потянулся за ручкой, подписался, непослушными пальцами пододвинул бумажку Менцелю. — А как же, это честь, великая честь…