Эльга часто ездила навестить Прияну. Через несколько дней отважилась показать ей привезенное Улебом серебро: а вдруг здесь есть какая-то вещь Святослава, которой она, Эльга, не заметила у него? Но Прияна ничего из них не узнала. Тем не менее невестка слабела и дурнела от тоски: лихорадка не возвращалась, но молодая женщина оставалась такой же худой, бледной, вялой, а глаза ее приобрели такое выражение, будто она постоянно вглядывается в тот свет, но ничего там не может разглядеть. Эльга уговаривала ее поесть, заставляла выпить греческого вина с медом и травами, приказывала служанкам одеть дитя и вела обоих погулять над Днепром. Еще чего не хватало – сын вернется, а жена исчахла.
Почти всегда Эльга встречала на княжьем дворе Асмунда и радовалась, что хотя бы о дружинных делах может не тревожиться. Отроки всегда должны видеть перед собой «самого главного», который и жить научит, и наградит, и накажет, если что. Уверенный вид воеводы будто намекал: я знаю, где князь, а вам об этом знать не положено, вот и несите свою службу.
Однажды Асмунд отправился провожать княгиню на Святую гору. Пока они ехали по городу, он вел беседу о лодьях и снаряжении для полюдья, но Эльга знала его всю жизнь и понимала: что-то у него на уме есть иное.
– Свенельдича видел вчера, – начал Асмунд еще во дворе. – Потолковали. Сделаем как всегда: я в полюдье пойду, он при тебе останется.
Но когда они вошли в избу, Асмунд сел и посмотрел на Эльгу в упор:
– Только ходить будем против прежнего дольше. Придется в Деревлянь заворачивать.
– Зачем? – насторожилась Эльга. – Ты что-то знаешь?
Слово «Деревлянь» и сейчас, восемь лет спустя, отдавалось в душе тревожным звоном железного била.
– Я ничего не знаю. Мистина такого ничего не говорил. Но не может быть, чтобы про наши дела там не прослышали. А если меня волыняне спросят: где князь, которому мы данью обязаны? И что я им отвечу? Так пусть видят, что русь по-прежнему сильна. Половину большой дружины возьму, половину Свенельдичу оставлю. Чтобы не вышло, как с Ингваром.
Эльге стало страшно. Асмунд не сказал этого, но ей казалось, он почти примирился с мыслью, что Святослав не вернется. Свою тоску и ночную бессонницу она относила на счет материнской тревоги, но Асмунд обо всем судил здраво. Он тоже был привязан к племяннику, которого вырастил, но смотрел на дело как воевода.
А воевода точно знал: без князя дружине нельзя.
Заходя к сестре в эти полгода после ее возвращения от греков, Асмунд всегда так внимательно озирался, будто тут в каждом углу сидело по птице павлину. Обычным своим порядком оглядев стены, занавеси и полки, он снова посмотрел на сестру: