– Каких?
– Все болтали, что если царица Савская была так же хороша собой, как Эльга Росена, то неудивительно, что иные народы ведут свою родословную от нее и Соломона. Будь я на месте Соломона… то есть… я хотел сказать…
В голосе его звучала растерянность, и по сравнению с обычной уверенной шутливостью искренность этих чувств особенно тронула Эльгу.
– Вот как! – Она засмеялась, прижавшись спиной к холодной мраморной стене. – Но если говорить о наших годах после крещения – тебе уже целых двадцать пять, мне же всего четыре месяца. И боюсь, мои няньки меня хватятся. Пожалуй, мне пора.
Они пошли назад, через те же покои, лестницы и переходы, то темные, то полуосвещенные. Савва держал ее за руку, и Эльга шла за ним, неся в душе смесь облегчения и чувства потери. Этому нет места в ее жизни, и незачем воображать, как она повела бы себя, если бы была не княгиней, а совсем другой женщиной.
У северных ворот за башней Кентинария Эльга снова села в седло. Город все так же веселился, перед мордами лошадей плясали и кривлялись слишком высокие плечистые «женщины», совершая непристойно-игривые телодвижения, и напыщенные «мужчины», у которых из-под накидок выпирала грудь. Слышались песни, говор, в котором Эльга не разбирала ни слова, но ощущала тот же настрой, каким полнится Киев в ночи Коляды.
У ворот палатиона Маманта Савва помог ей сойти с седла. Кто-то из его людей открыл ворота, заглянул внутрь. На пустом дворе стояла тишина, в окнах не горело огней. Савва провел ее через сад, постучал в дверь поварни; ожидавшая госпожу Инча торопливо отперла. Этериарх остановился на пороге.
– Спасибо тебе! – Эльга протянула ему руку. – Я видела уже немало чудес Греческого царства, но этот ночной хоровод патрикиев со свечами не забуду никогда.
– Я тоже, – тихо сказал он и наклонился; Эльга ощутила, как его усы прикоснулись к ее руке, и вот он уже удалялся по дорожке во тьму.
Инча заперла дверь. Эльга немного постояла, приходя в себя, потом побрела через триклиний к лестнице в китон. Наверху в тихом переходе горели два факела. Она прокралась к своей двери, толкнула ее и вошла. Внутри мерцал огонек: Ута оставила свечу на ларе у лежанки. Володея и Прибыслава на своих постелях, челядинки на полу – все спали, укутавшись в шерстяные и меховые одеяла. Жаркие летние ночи уже сменились холодными зимними, а печей в китонах не имелось.
Старясь никого не разбудить, Эльга прикрыла за собой дверь…
И тут из темноты выдвинулся черный великан; крепкие руки вцепились в ее плечи, с силой притиснули к стене. И знакомый голос гневно прошептал ей в лицо: