Словом, дружок мой, Тошиба, играл на флейте, Мятыш пел, а парни слушали, пораскрыв рты. Только Скелетон не забывал о главном — расположившись в сторонке, деловито и неспешно обгрызал соломинки, подбирая одну короткую и семь длинных. А может, мудрил с этими самыми соломинками — мухлевал умело. Он ведь был настоящий вождь, а вождям без мухлежа управлять трудно…
* * *
Жребий на этот раз вытянул Гольян. Как только короткая соломинка вынырнула на свет, парни разом выдохнули. Не то чтобы очень тряслись и боялись, но все же… Ну а Гольян был парнем твердолобым — мог и стену головой прошибить, если нужно. Так что никто за него и не волновался даже. Добравшись до железки, мы залегли возле насыпи и почти сразу же загудели, завыли рельсины. Удачно, стало быть, подгадали. Гольян лихо выскочил на железнодорожное полотно, а я поспешил отвернуться. Знал ведь, что Гольян тормознет эту махину грамотно и хладнокровно, а все равно не хотел смотреть. И Тошиба тоже опустил глаза в землю. Хотя ему-то в первый раз, может, было бы и полезно.
Разумеется, Гольян справился. А кто бы сомневался! Заскрежетало железо, завизжала невидимая вагонная требуха, и состав замер. Совсем ненадолго, но и этой короткой минутки нам хватило. Ватага с разбега штурманула ближайшую вагонную площадку, и один за другим мы перебрались на крышу. Дальше поехали весело и с ветерком. Правда, вопить, как обычно, не вопили. Тот же Скелетон загодя предупредил, что веселье вагонное скоро могут прекратить. Потому как уже копают вовсю — пытаются доискаться, что да как. В каком-то из своих погружений он это успел увидеть. Составы-то опаздывают! А у них хронометраж до секунды, и тут такой спотык! Абсолютно непонятный — и непременно раз в месяц. Пока докопаться до истины у них не получалось, но ясно было, что рано или поздно сообразят. Найдется кто поумнее — свяжет с близостью ДВЗ и устроит нам цирк до востребования…
В общем, доехали до Нагорной, а там поезд всегда притормаживал перед поворотом. На ходу попрыгав с вагона, вошли в мертвую деревню. Здесь даже Мятыш подобрался. Уже не пинал мусор и не отходил далеко от общей колонны. Мне тоже было в этих местах не слишком уютно. Потому что, странное дело, иные избушки могли при живых людях жить и две, и три сотни лет, но стоило жизни покинуть деревню, и начиналась стремительная агония. Заборчики перекашивались, стекла лопались, постройки ветшали и темнели. Это напоминало эпидемию: домишки умирали один за другим, теряя крыши, проваливаясь внутрь себя, а то и вовсе опрокидываясь на сгнившие бока. Странно, но теперь они даже в большей степени напоминали живых существ, потому что заканчивали свой век мучительно и некрасиво, — совсем как люди, теряли былую стать и крепость, стремительно обращались в труху. Наверное, поэтому в Нагорной мы никогда не задерживались. Вот и сейчас, быстро проскочив деревушку, мы торопливо углубились в лес. Пару раз останавливались, сверяясь с направлением. Карты нам преподаватель, понятно, не дал, но мы и без карт неплохо ориентировались. Бедный Хобот и не подозревал, что одного рассказа окажется достаточно, чтобы погнать нас к загадочному озеру. Скелетон с Гольяном и тут расстарались — раздобыли где-то распечатку. Мутную, неясную — еще с древних времен, но худо-бедно разобрать значки было можно. Думали добежать быстро, да не тут-то было! Мятыш на чернику набрел — прямо целые заросли! — и задержались, понятно. Скелетон пытался попугать нас, сообщив, что свинца в ягодах многовато, но народ только дружно посмеялся. Даже пошутили на тему полезности стронция и свинца для наших растущих организмов, после чего попадали на четвереньки и с энтузиазмом принялись пастись среди черничника. Ягоды лопали, наверное, не меньше часа! Вкуснотища была необыкновенная! Несмотря на свинец, стронций и прочие дурные радионуклиды. Иной раз попадалась и земляника — уже переспевшая, даже не красная, а темно-бордовая, с ноготь большого пальца. Такую и рвать было боязно, — работали, точно саперы с детонатором. Зато, если доносили нераздавленную да необроненную до рта, то и зажмуриваться было не стыдно. Даже Скелетон, послушав общее чавканье, не удержался и принялся рвать ягоды. Он, конечно, парень чудной, но и ему, как выяснилось, ничто человеческое не чуждо. Украдкой поглядывая в его сторону, я видел, что черника ему нравится.