Ястребки (Воскресенская) - страница 9
Клонит в сон. Нет, спать нельзя, соображать надо, как усатого выпроводить. «Закричу. Он испугается и соскочит с ларя. Я открою крышку и побегу. Схватить не успеет, а как опомнится, я буду бежать в другую сторону от леса. Догонит? Пусть, а беду от этого дома отведу».
Настя глубоко вздохнула, чтобы крик получился погромче, пострашнее, но в это время в сенях заговорили.
— Здравствуйте, Надежда Константиновна! Добрый день, Владимир Ильич!
Владимир Ильич? Ленин? Да не ослышалась ли Настя! Так, значит, и человек на ларе не шпик, а свой…
— Вы нас долго ждёте? — слышит Настя голос Надежды Константиновны.
— Минут двадцать. Привёз вам почту.
— Вот хорошо, что мы раньше вернулись, вьюжит, а то вы совсем замёрзли бы…
Это голос Владимира Ильича. Это он, он! Вот кого могла бы она подвести, вот почему так строго предупреждал Михаил Степанович об осторожности.
— Заходите обогреться. — Это опять Владимир Ильич.
— Нет, нет, я спешу. Возле вашего дома болталась какая-то подозрительная девчонка. Мне пришлось проехать до конца посёлка, я там оставил лошадь. Благополучно оставаться!
— Спасибо, до свиданья!
В замочной скважине заскрежетал ключ.
Настя собралась с силами:
— Мочёные яблоки… Не нужно ли вам яблок… мочёных?
Прозвучало это глухо и жалостливо.
В следующий миг открылась крышка и над девушкой склонилось встревоженное лицо Владимира Ильича. Прищуренные глаза всматривались в ларь.
— Владимир Ильич… Мочёные яблоки… — всхлипнула Настя.
— Надюша, подержи-ка почту. — Владимир Ильич подхватил девушку на руки и вынул из ларя.
— Не плачьте, пожалуйста, не плачьте! И мочёные яблоки мы возьмём — фунта два, если не дорого. Боюсь, что это слишком дорого вам обошлось.
Надежда Константиновна спешила открыть дверь.
Владимир Ильич внёс девушку в комнату, усадил на диван, осмотрел её руки.
— Ай-яй-яй, мочёные яблоки стали совсем мороженые.
— Я сейчас вскипячу чай. — И Надежда Константиновна, как была в пальто и шапке, стала разжигать примус. Вскоре под чайником задрожала синяя астра огня.
Надежда Константиновна быстро сняла пальто, переобулась, поставила валенки на печку и принялась разувать девушку.
Владимир Ильич вынул из кармана варежку и стал растирать Настины руки.
Девушка не могла говорить, и её ни о чём не расспрашивали. А слёзы, противные, сами катились по щекам, и не столько от боли, сколько от досады и стыда.
Надежда Константиновна взглянула на Настины ноги и покачала головой.
— Ещё бы немного — и было бы совсем худо, но, кажется, отделались счастливо.
Пальцы на руках покалывало горячими иголками, а мизинец распух и болел.