Зоя Александровна наливает себе еще один бокал вина, долго смотрит на него, поднявши к лампе, выпивает его залпом и говорит:
— Я тебе солгала… У меня было не два мужа, а… целых шесть… Молчи, молчи… Если ты будешь говорить… то я тебе расскажу, что было со мной сегодня в Летнем… нет… в Таврическом саду… Молчи, молчи…
И Зоя Александровна пьет жадно вино и не смотрит на мужа. А он застыл на месте, порывается что-то сказать, но окаменели уста, и он молчит.
И змеей вздымается со своего места Зоя Александровна, гибко протягивается к нему всем телом, обвивает его, ластится, смотрит в глаза и говорит:
— Были у тебя когда-нибудь дети? Ну, не у жены… а так… вообще. Дети крошечные, которые уже говорят, как мычат коровки… как мычат коровушки…
— Послушай…
— И которые протягивают вперед ручешки свои… и смотрят глазками славными… наивными… И от них так вкусно пахнет, от розового тельца… Неужели ни одна твоя любовница не имела детей?
Муж резко подымается, отбрасывает ее и размахивая рукой, кричит:
— Замолчи, замолчи…
— Налей мне вина, — спокойно отвечает ему Зоя Александровна.
— Но… Зоя…
— Налей мне вина… И сядь… Ты ничего не понимаешь… мещанин. Вот в этом бокале вина… знаешь ли, что в этом бокале вина? Начало и конец жизни, которая никогда… ты понимаешь, никогда…
И бурным стоном вырываются у нее рыданья, и откидывается она на спинку кресла, и истерически хохочет…
Но когда побежавший за всякими лекарствами муж приблизился к ней любовно и ласково, она вдруг замолчала, гордо выпрямилась, криво усмехнулась и спросила:
— Неужели даже ни у одной любовницы твоей никогда не было детей? Какой же ты подлец… Хоть одного бы ребеночка оставил мне…
И новые успокаивающие слезы потекли и заструились по лицу…
В тот день ей исполнилось сорок лет…
I
Это был очень красивый полумальчик, полуюноша. Высокий и статный, с гордой походкой, подвижной и веселый, всегда с радостной улыбкой на устах, он умел нравиться всем сразу и сразу завоевывать к себе симпатии.
В особенности он нравился женщинам. Смуглый, с ярким румянцем, с живыми, бойкими, карими глазами и алыми губами, вызывающе сладострастными, остроумный и болтливый, он пленял сердца еще тогда, когда ему не было и 12 лет.
Преждевременно развитой физически и духовно, он начал жить полной жизнью слишком рано… Впрочем, в Одессе — это обычное явление.
Теперь Косте пятнадцать лет. Он — в 4 классе Р-ской гимназии. Учится отвратительно. Ведет себя — еще хуже. Во второй четверти, несмотря на сильнейшую протекцию, педагогический совет с трудом поставил ему «4» в поведении. И принял определенное решение предупредить родителей, что, если Костя не исправится в следующую четверть, то исключение — неизбежно.