И панна Жозефина прекрасно рассмотрела это и с удвоенной энергией продолжала:
— Да я ничего. Только позвольте завтра вас пригласить на ужин. После театра приедут мои знакомые. А у них дочка. Моя любимица… Анелька звать ее. Вот приходите. Хорошая очень эта барышня. Да вы ничего не думайте. Я ведь очень честная женщина… Признаю только любовь через церковь.
И панна Жозефина, колыхаясь всем своим излишне большим и излишне округленным существом, выплыла, точно вылилась из комнаты.
А Боренька заходил, как автомат, по своему скромному жилищу, и на сердце у него прыгали какие-то бесенята. Было радостно. И непонятно почему. Было весело и даже сладко. Точно кто-то, кто снился, да грезился в мечтах, поцеловал вдруг его — в широко и жадно раскрытые губы…
Стыд сменился радостью, радость стыдом. Кто-то смеялся в сердце, щекотал уста, дразнил воображение. По-детски прыгало сердце, точно любимую игрушку получил он неожиданно в подарок. И когда, утомленный беспрерывной нервной ходьбой по комнате, Боренька опустился на узенький, с торчащими вверх сломанными пружинами, диван, ему вдруг так отчетливо представилось, что к нему наклонилось какое-то ароматное, юное личико, пахнуло райскими духами и молодая грудь нежно коснулась его дрожавшей груди.
— Фу, пропасть!
Боренька вскочил и встряхнулся.
Стал быстро одеваться и скоро убежал из дому.
Убежал в кабак. В тот ресторанчик, где собирались постоянно студенты, его гимназические товарищи, но куда он не ходил, потому что не любил никакого буйства молодости и не понимал его.
Сейчас его туда потянуло. Ему хотелось новых ощущений, Он пылал неосознанной жаждой рассказать всему миру все, что он только что пережил. И в то же время хотелось ему осмеять и, осмеявши, выбросить из души все, только что пережитое.
II
В кабачке было весело и шумно. Это был известный ресторанчик, бывший на плохом счету у полиции из-за вечных скандалов, и на весьма хорошем счету у студенческой молодежи, потому что во всем городе только здесь студентам верили в кредит.
Поэтому в ресторане было всегда полно. Хозяин его, Трофимыч, старый, тонкий, худой и изможденный старик, как статуя, неподвижно сидел за конторкой.
Также неподвижен оставался он и при всякого рода буйных и громких историях, которые часто, слишком часто разыгрывались в кабачке. Неподвижно и холодно заносил он в «книгу бытия», как ее прозвали студенты, все студенческие долги. И неподвижно, и холодно получал он их, после того, как задолжавшему студенту, наконец-то, приходила долгожданная «повестка»…
Трофимычу было 65 лет. Много на своем веку перевидал он студентов. Сначала не любил их. А потом привязался. Стал смотреть на них ласково. И не переменил о молодежи своего мнения даже после того, как в его жизни случилась сломавшая его сердце драма, а участниками в ней оказались его молодая жена и красавец-студент Краев. На старости лет, в недобрый час, вздумал обзавестись семьей Трофимыч. Несколько лет тому назад привез он из деревни сиротку Агашу необыкновенной красоты. Женился на ней и поставил ее рядом с собой, за буфетом.