Ночь была душная, тяжкая, скалой давившая грудь.
И Саня спала неспокойно, и ее грешные, весенние сны сменялись кошмарными видениями, черными и пугающими, влекшими в черную и пугающую, как смерть, бездну.
Было тоскливо в эту ночь, хотя она была белая, прозрачная, неподвижная и ласковая.
Точно она не приходила эта белая ночь сегодня после яркого солнечного дня.
Она, эта белая ночь, была тем же ярким днем, только успокоившимся, тихим, мечтательным.
Вся обвеяна эта белая ночь сонными грезами, и в паутине светлого тумана реют эти грезы над изголовьем людей и ласкаются у сердца девушек, как теплые всплески южной волны нежатся на горячем песке…
А черные тени кошмарных богов ночи стерегут эти сонные грезы и неуклюжими чудовищами вторгаются в сердце, — и меркнет, и гаснет белая ночь, и траурная завеса падает с неба, и падает сердце в пропасть, и, падая, звонко бьется…
И Саня проснулась, наконец, от этого кошмара, в момент, когда в холодном ужасе проваливалась в бездну.
Проснулась и, нелепо глядя вокруг себя, озиралась со страхом, точно везде по углам стояли черные тени и сторожили мимолетную радость, чтобы прогнать ее, и вместо нее ввести вечную печаль.
Проснулась Саня и, как ребенок, сидит на постели, положив подбородок на колени согнутых ног.
Страх тает и растаял. Сердце угомонилось и дышать стало легче. И в просветлевшей памяти опять, точно от пороховой нити, засветились старые, прежние огни и озарили старую, прежнюю муку.
Вот отчего подсторожила черная тень светлый сон и прогнала его. Вот отчего вместе с грешным весенним сном пришла в душу и неуклюжая черная тень ночного кошмарного бога…
* * *
Уже уходила зима, и быстро таяли остатки грязного снега. Становилось теплее, — и где-то вдали — чуялось сердцу, — уже народилась весна и медленно — красиво движется к нам, к северу.
И на сердце Сани сделалось светлее. Почему — она и сама не знала.
Вышли уже последние гроши, в последний раз присланные нелюбимой и нелюбившей Саню теткой. Шуба, мало гревшая в холод, уже мирно лежала в городском ломбарде, — и легкая летняя кофточка преждевременно встречала не наступившую еще весну. Уже приходилось питаться одним чаем со «вчерашней» булкой.
Но пустой кошелек точно капризом вызывал хорошее и спокойное настроение духа. Саня целыми днями пела, прыгала в своей клетушке-комнатке и менее всего думала о том, что под окнами клетушки стучится уже давно своей костлявой рукой настоящий голод…
Солнце все чаще и чаще посылало свои лучи в комнатку. Лучи купались в золотой пыли; золотая пыль плясала веселый, весенний танец под чью-то музыку, которую так жадно слушала своим сердцем Саня и которую только она одна так четко слышала.