— Этакий черт! — с досадой подумал начальник. — Ему бы самому таким делом заниматься… Живодер!
Вспомнил, что в прежних казнях всегда принимал живейшее участие этот самый помощник, хотя никакой особой необходимости в таком участии совсем даже не было. А другой помощник, младший, еще накануне казни всегда напивался мертвецки и, только когда все уже было кончено, появлялся бледный, опухший и с крепким запахом винного перегара.
Начальник перелистал арестантский список. Смертники были там занесены в особую графу, и он пересчитал их, ведя сверху вниз толстым мягким пальцем. Сморщился и отложил ведомость в сторону.
Вспомнил о розовой девушке.
Нужно будет куда-нибудь удалить ее на это время. В городе живет двоюродная тетка, прегадкая старая дева, но на этот случай следовало бы возобновить давно оборвавшееся знакомство. Кстати, у нее, кажется, какой-то дальний родственник живет, студент, — и часто собирается молодежь. Будет развлекать Леночку. Нельзя ей все со стариками.
Защемило сердце при этой мысли. Отдать Леночку замуж, — пожалуй, все равно, что опять потерять весь смысл жизни и, на этот раз, уже безвозвратно.
«Ничего не поделаешь! Видно, останусь опять сам-третей с Бобкой и Тузиком. И пальму, которую купил, отдам в приданое, — иначе, все равно, засохнет. А картинки мухи засидят. Картинок не отдам. Пусть хотя какая-нибудь память останется».
Кто-то постучал в дверь, потом, не дожидаясь ответа, приоткрыл ее. Заглянула тараканья рожа старшего.
— Ну, что там?
— Иващенку привели, ваше высокородие. Прикажете сюда?
— Да, да… Ведите.
Дверь распахнулась шире, пропустила кого-то серого, грязного, похожего на заросший плесенью осколок тюремной стены. Блестящие от постоянного трения кандалы звякнули бойко и переливчато. Серое поклонилось, показало лохматый затылок с маленькой круглой лысиной. Лицо рябое, ноги кривятся колесом в слишком широких, не впору сшитых штанах.
За Иващенкой — два надзирателя в мешковатых мундирах и с обвисшими кожаными поясами, к которым прицеплены тяжелые револьверы.
Начальник поглубже сел в кресло, взял в руки карандаш и, прищурив один глаз, посмотрел на его остро отточенный кончик. Розовое видение, только что занимавшее мысли, затуманилось, расплылось, исчезло совсем. Тогда перевел взгляд на серого.
— Имеешь ко мне дело?
— Так точно, ваше превосходительство. К вашей доброте.
Губы у серого слегка дрожат, но, видимо, он старается овладеть собой и отвечает твердо. Даже что-то почти наглое слышится в охрипшем, отвыкшем от разговора, голосе.
Начальнику это не понравилось. Он прицелился кончиком карандаша прямо в живот того надзирателя, который был потолще, и сказал еще суше: