— Это мы еще посмотрим, как начальство взглянет! Может быть, и котлетку на завтрак получать будем.
— Держи карман шире…
Крупицын прислушивается, навострив ухо. Ему, как и Абраму, давно уже не нравится перемена в кривоногом, и он тщетно старается угадать ее причину. Рождается иногда смутная догадка, но Крупицын поспешно отгоняет ее, пока еще она не успела прочно угнездиться в голове.
Шепотом подзывает надзирателя.
— Бородач, иди поближе! Да не бойсь, не укушу. Дело есть!
Русый нехотя наклоняется к форточке.
— Ты врешь, дядька! Какие новости есть? Я по глазам вижу. Вон, как они моргают у тебя. Какие новости?
— У парашника на носу чирей вскочил.
— Эх, бородач! Я думал, ты — человек, а ты не лучше Бурикова. Скажи по правде, зачем Иващенку намедни в контору водили?
— Как перед Истинным — не знаю! А тебе-то какое горе?
— Тут нагорюешься… Неужели в конторе не говорили, — зачем?
— Надо мне спрашивать… Да и не знает никто. Разве старший…
— С глазу на глаз разве были?
— С глазу на глаз. И недолгое время побыли. А потом начальник в город укатил. При орденах.
Крупицын свистнул. Не расспрашивая больше, отошел от двери и сел, подняв колени к подбородку. Но теперь таинственным шепотом заговорил надзиратель.
— А я таки столяру подарочек припас! Жаль человека. Пускай побалуется. Только ты — молчком. Неравно, донесет кто. Тут всякая сволочь водится.
Скуластый молча кивнул головой. Мысль, которую он до сих пор отгонял так упорно, теперь угнездилась прочно, сверлила мозг больно и настойчиво.
Провел рукой по шее, словно искал что-то, и вздрогнул.
В третьем номере телеграфист корпит над переводом. Попался запутанный отрывок, и разрубленные пополам немецкие глаголы никак не склеиваются вместе в одно русское слово. Но прогресс все-таки заметен, — и телеграфист с некоторой гордостью чувствует, что его труды не пропадут даром. Если бы еще всего только месяц-другой…
— Продержали меня в Курске, пока наводили справки, два с половиною года! — рассказывает столяру человек без имени. — Я им сначала дал Олонецкий край, а потом Акмолинскую область. Ну, а когда эти справки не подтвердились, надоело уже мне сидеть в Курске и больше я ничего не давал. Отправили меня, но я, еще не доходя до места, ушел. И после того болтался на воле еще целых три года. С хорошими людьми встретился.
— Родни нету у тебя?
— Отец, говорят, еще до сих пор живой. Человек состоятельный, из староверов. Но только он давно уже меня в мертвых считает. Пускай так и будет! Не открываться же теперь.
— Теперь зачем уже… Если бы еще смягчение дали…