— Я не жалею о ней!..
Мы опять просидели несколько минут молча. Вдруг с лица ее сбежала краска. Она сильно побледнела и перестала дышать. Букет выпал из ее рук.
— Джулия! — вскричал я, бросаясь к ней, — Джулия! Что с тобой!?
Она молчала и не двигалась.
Я схватил стакан воды, намочил ей голову… И она понемногу пришла в себя, открыла глаза. Яркий румянец снова выступил пятнами на ее щеках.
— Что такое!?… Я заснула?.. — спросила она. — Зачем же ты разбудил меня?
Я обтирал ей лицо и голову моим платком. Она взяла мою руку и приложила к ее горячей голове.
— Ляг, поди, на диван, — сказал я. — Тебе будет удобнее.
— Нет! Мне так хорошо… Покойно!.. Не буди меня…
И она вся потянулась, с улыбкой… как маленький ребенок… Но вдруг отбросила мою руку, приподнялась, широко открыла глаза и начала прислушиваться.
— Слышишь, Эдгард!?… Кто-то идет!
Я тоже стал прислушиваться.
— Никого нет… — сказал я. — Это тебе только кажется…
— Отчего, Эдгард, мне сегодня… с самого утра, кажется… что кто-то должен придти… именно сегодня?..
И действительно, с самого раннего утра, как встала, она несколько раз подходила к окнам, выходила на балкон и усиленно вглядывалась в даль, на Canallo Grande.
— Эдгард! — говорила она, — скажи мне… иногда тебе не кажется, что должно что-нибудь свершиться… особенное… Никогда не бывает этого с тобой?.. Нет?
— Никогда не бывает… Просто у тебя нервы возбуждены и дрожат.
— Но отчего же… скажи мне… они вчера… и третьего дня не дрожали?.. И я ничего не чувствовала?.. А сегодня дрожат… — И она как-то нетерпеливо обдергивала кружева и блонды ее легкого платья. Несколько раз расстегивала лиф или распускала легкий, ажурный галстучек на ее шее, — точно все это давило ее.
Я предложил ей сейчас, после завтрака, проехаться в гондоле, и она с радостью согласилась, даже слегка оживилась.
Позавтракав, мы отправились и почти целое утро ездили с ней по каналам и далеко выехали в море. Оно было совершенно покойно, и вся Венеция отражалась в нем, как в зеркале.
Под конец прогулки Джулия совсем утомилась и уснула у меня на коленях. Мы вернулись домой. Я внес ее в гостиницу и уложил на диван. Она не проснулась. Дыхание ее было ровно, покойно. На щеках то вспыхивал, то погасал яркий румянец. Я не будил ее.
Она проспала до самого обеда. Я прошелся по немногим улицам и по площади св. Марка. Мне было жаль потерять Джулию, но в глубине сердца я был доволен и не столько за себя, как за нее, за эту исстрадавшуюся натуру.
Я вернулся к обеду. Она все еще спала. Я велел накрыть на стол перед ее диваном и тихонько подавать кушанья. Посреди стола стоял в вазе подаренный ей мною букет из роз. Я молча сидел и не дотрагивался до супа, смотря на нее. Вдруг она открыла глаза и поднялась с дивана. Чьи-то быстрые шаги раздались в коридоре. Слуга торопливо подавал мне чью-то карточку. Но она бросилась с криком: