Вонь, духота — разуваются работнички. От соседей Гризли так сильно пахнет и водкой, и луком, и дегтем, и овчиной, и как раз подле неё улегся толстый парень и прикрылся новеньким нагольным тулупом, храпит во всю ивановскую.
«Бежать бы отсюда вон! вон! Но куда же убежишь? Разве можно убежать от собственного сердца? Ведь оно тянет туда, куда бы и не хотела!
«Мама, хворая мама! И этот Гриша, такой добрый и ласковый. Да и весь этот народ — простой и добрый, ведь прикипело к нему сердце, не оторвешь!
А Гриша положил головку к ней на колени, свернулся клубочком, лежит, дремлет…
И тяжело дышет, страшно дышет, хрипит, бедная мама!
— Камо прииду и возопию Господи! — читает мерно и кротко дядя Михей. — Ты мое прибежище, кого убоюся. Ты моя сила, и враги ада не одолеют мя.
И кажется из глубины сердца идет его дребезжащий голос.
Слушает, слушает Гризли. И легче становится её собственному сердцу. И слезы наплывают, застилают глаза, катятся по смуглым, загорелым щекам.
— Господи! Праведен еси, и верна тебе тварь твоя, — читает Михей… — Милосерд еси, и милостью сердца преклоняемся к Тебе: Отче силы, Спаси и помилуй ны! В грехах рождены есьмы, — очисти ны! Горем спеленаны есьмы — укрепи ны! нуждою повиты есьмы — огради нас.
И кажется Гризли, что кто-то другой сидит, наклонясь к её лицу, и слушает святые слова покорной молитвы.
Она обертывается; но нет никого в темноте темного угла. Храпит парень, что подле лежит; храпят страннички. И только среди спящих и дремлющих мирно и сердечно раздается голос Михея:
— Кровью греха братоубийства заражены есьмы — очисти нас! Взгляни милостью, Богатый милостью! Призри на сокрушение сердца, на печаль души моя! Взалкала душа, возжаждала света Господа моего!
И опять кажется Гризли, что кто-то сидит подле неё и слушает. Она оглядывается на лежащую маму. Храпенье прекратилось.
«Уснула!» — думает Гризли и ощупывает ее руками. — О, как холодны старческие, окостенелые руки мамы!
— Оставь, оставь! — говорит чей-то голос Гризли. — Оставь мертвым хоронить мертвых!
Гризли оглядывается. Перед ней стоит мама. Но не эта мама, лежащая тут, убогая старушка, а другая мама — чудная, молодая, блестящая мама.
— Оставь мертвых хоронить мертвых и — говорит она, — и делай дело живое, великое дело — возрождения, развития, просветления. На твоих коленях лежит чистая душа, невинный агнец, и да будет он братом твоим. Выведи его из тьмы простой, первобытной жизни в высшие, светлые сферы мысли и чувства.
Исчезла мама. Осталась одна Гризли. Одна, среди спящего народа.
Погасла свеча дяди Михея. Замолкло чтение; только храпят странички и бормочут во сне.