ямы в земле и говорили со священником. Вокруг них столпились люди с опущенными головами и
напряженными плечами.
Я была рада выбраться из больницы, чем-то заняться, а не просто смотреть на белые стены,
пока все, понизив голос, разговаривали о моем прогрессе. Я больше не плакала днем и не пила
обезболивающее, но это не имело ничего общего с прогрессом, скорее, говорило о том, что мне все
равно. Часть меня умерла вместе с Мэдди, значительная часть, настолько неотъемлемая, что без нее я
чувствовала себя абсолютно потерянной.
Психиатр, которого направили поговорить со мной, считал, что пойти на похороны –
хорошая идея. Что-то о том, чтобы смириться и двигаться дальше.
Мой врач согласился и выписал меня на день раньше, чтобы я смогла пойти. Я говорила, что
готова, но теперь, находясь тут, я не могла заставить себя выйти из машины и пройти эти десять
ярдов до могилы, не могла заставить себя смотреть на то, как сестру… как меня хоронят.
Дверь машины открылась, и я скользнула в сторону, прячась от потока холодного воздуха.
– Ты идешь? – спросил Алекс.
Я пробыла в больнице двенадцать дней, и все это время он оставался со мной, опекая,
постоянно спрашивая, не хочу ли я пить, не болит ли мое плечо. Сначала мне это казалось милым.
Его компания устраивала меня больше, чем собственные темные мысли. Но теперь я задыхалась.
Мне нужно было уединение, чтобы попрощаться с сестрой, чтобы извиниться за свои последние
слова. Но я никогда не оставалась одна. Он всегда был рядом.
Алекс протянул мне руку. Я подала ему свою, запоминая каждую мелкую деталь, каждый
изъян его пальцев, сплетенных с моими.
– Где твоя куртка? – спросил он, помогая мне выбраться из машины.
– Дома, – ответила я.
У моих родителей была настоящая паранойя по поводу того, что я выйду на улицу в такую
холодную погоду, так что на меня напялили два пальто еще на выходе из больницы. Но мне не
нужна была даже одна. Ледяное прикосновение воздуха к коже действовало освежающе. Я была рада
мурашкам, они служили ярким напоминанием о том, что, несмотря на все страдания, я все еще жива.
К тому же, оба этих шерстяных пальто были не моими, они принадлежали Мэдди. Я надела
ее черное платье, но надеть ее пальто, позволить ее теплу согревать меня казалось неправильным.
– Вот, – сказал Алекс и снял свое.
Я повернулась, позволяя укутать меня, и вздрогнула, когда он коснулся рукой моей шеи. До
этого момента, он касался только моих рук.
– Плечо болит? – спросил он.