— Ты хотел нам что-то рассказать?
Амелин медленно перевел взгляд на Герасимова:
— И тебя я помню. У Маргариты Васильевны в группе вместе были. Немного. Потом я в первый класс пошел, а ты остался.
— Так что насчет Кристины? — настойчиво сказал Герасимов.
Амелин кивнул на стулья. Я села с краю, Герасимов посередине, а он сам, молча взяв второй крайний стул, обошел и поставил возле меня. Словно специально хотел сесть рядом.
После того бесстыдного, оценивающего разглядывания такая перестановка меня несколько забеспокоила, поэтому я развернула свой стул спинкой вперед и села на него верхом. Кругом полно всяких озабоченных придурков, и я очень порадовалась, что додумалась взять с собой Герасимова.
Но когда Амелин достал из-под дивана ноутбук, принес и опустил его на тот пустой стул, получилось очень глупо, потому что оказалось, что я сижу к ноуту спиной.
— Там просто отсвечивает, — пояснил он.
Так что «придурком» в этой ситуации оказалась я.
— Ты знал, что Кристина собирается сделать? — пока он, сидя на корточках, возился с компьютером, я тихонько вернула свой стул в прежнее положение.
— Конечно, знал. Мы все друг о друге про это знаем.
— Кто это мы? — не понял Герасимов.
Амелин поднял голову и какое-то время смотрел на него, словно подбирая слова:
— Вот, ты любишь дискотеки, дни рождения и прочие праздники?
— Терпеть не могу, — признался Герасимов.
Это было правдой, потому что он всегда сбегал со всех массовых мероприятий, и уж насколько я их недолюбливаю, Герасимов от любой вечеринки шарахался как от огня.
— Ну, а теперь представь, что тебя силой притащили туда, нарядили в колпак, дали в руки дудку и велели всех веселить. Что ты будешь делать?
— Ничего, — фыркнул Герасимов. — Пошлю всех и уйду домой.
— Всё правильно, — кивнул Амелин. — Потому что праздник жизни — это не для всех.
— Ни хрена не понял, — Герасимов вопросительно посмотрел на меня.
— Суицидники, — пояснила я, и он, скорчив пренебрежительную гримасу, с отвращением фыркнул.
— Рад, что у тебя всё хорошо, — Амелин заулыбался такой смущенно-умудренной улыбкой, какая бывает у взрослых, когда они отвечают детям на примитивные вопросы. — Мы познакомились с Кристиной на одном форуме, и только потом выяснилось, что обитаем в одном районе.
— Раз ты её так хорошо знал, то можешь объяснить, что именно её не устраивало? Раньше же она была нормальная, — сказала я.
— Раньше всё было по-другому, — улыбаться Амелин не перестал, и от этого каждое его слово звучало как издевка. — Когда маленькому ребенку больно, он истошно орет, но его учат терпеть боль и не жаловаться. Поэтому повзрослев, он уже кричит молча, беззвучно, внутри себя так, чтоб никто не услышал.