— Но всегда же есть какая-то основная причина, — у меня было стойкое ощущение, что он морочит нам голову.
— А если тебя спросить, почему ты любишь того, кого ты любишь, ты бы смогла назвать всего одну причину?
Мало того, что от каждой его фразы несло чистейшей показухой, я вообще терпеть не могу подобные разговоры. Особенно, если они касаются меня. Понятное дело, что я люблю родителей, потому что они родители. Но для этого не нужна никакая причина. Да и с какой стати я должна обсуждать это с придурком, которого вижу в первый раз в жизни?
— Я никого не люблю.
— Всего одну причину?
В какой-то момент мне даже показалось, что он просто насмехается.
— С первого раза плохо понимаешь?
— Просто хотел объяснить, что не бывает никакой «одной» причины.
Вся эта чушь постепенно начинала меня бесить, Герасимов тоже не скрывал неприязни.
— Ладно, кончай нам мозги полоскать. Плевать на все твои тупые философии. Я только хочу знать, какого хрена мы попали в этот ролик.
— Ну, это не ко мне, — Амелин поднялся. Джинсы у него были потертые, застиранные, уже совсем белесые на коленках, об их первоначальном цвете можно было сказать только по ярким черным полоскам от подворотов в самом низу штанин. — Вы просили рассказать про Кристину. Я думал, вас интересует она.
— Мне интересен только я сам, — в серых глазах Герасимова застыла упрямая непоколебимость. — И меня бесит, что с какого-то перепугу какая-то сумасшедшая решила навесить на меня свои заморочки. По мне, если бы вы всей толпой сиганули с высотки или утопились, нормальным людям дышать стало бы значительно легче.
Амелин изобразил удивление. Именно изобразил, потому что в голосе слышалась ирония.
— Ты же, Влад, добрый. Помню, в детском саду как-то принес коробку карандашей двадцать четыре цвета, и все подходили к тебе и просили дать карандашик, потому что детсадовские были все сточенные и погрызенные, а у тебя новенькие и блестящие. И ты давал. Каждому. Так, что потом у самого только коробка осталась. Все дети стали рисовать, а ты сидел один, просто смотрел на них и ни капли не обижался. Не знаю почему, но мне очень запомнился тот момент. И я тогда подумал, что вот это и значит быть добрым.
Герасимова прямо-таки физически передернуло от этих слов.
— А теперь я недобрый. Потому что задрало всю жизнь без карандашей оставаться.
Наконец, Амелин развернул к нам ноут, и мы увидели там открытую страничку. Хозяин профиля — Линор Идзанами.
Я её знала. Не лично, конечно, но этот персонаж был у меня «в друзьях». Этакий случайный сетевой друг, какие бывают у всех. Очень много схожих мыслей и взглядов, общее мироощущение. Единственный, наверное, человек, с кем я была довольно откровенной именно потому, что не была знакома в реале. Ведь как можно быть откровенным с теми, с кем встречаешься в обычной жизни? Это всё равно, что дать им в руки нож и сказать: прирежь меня.