Я сказала, что с Марковым не могло ничего случиться, потому что он самый разумный из всех нас.
И мы стали обсуждать, куда бы подался Марков, но так ничего реалистичного и не придумали. О том же, что он мог попросту заблудиться в лесу, даже не обмолвились.
Но я всё равно стала рассказывать про волка и про Якушина, потому что меня переполняла гордость за него, и хотелось, чтобы Амелин знал, как он ошибался на этот счет.
Потом же, когда пришла дежурная медсестра и раскричалась, что я не должна находиться в мужской палате, Амелин вдруг крепко схватил меня за руку и, с настоящими слезами на глазах, начал лихорадочно умолять не уходить и забрать его с собой.
Так неожиданно и неловко, что медсестра смутилась и вышла.
— Смотрю, ты явно поправляешься. Входишь в прежнюю роль, — мне стоило большого труда сохранять присутствие духа и не купиться на его нытье.
— Пожалуйста, не бросай меня.
— И как ты себе это представляешь?
— Придумай что-нибудь. Ты же умная.
— Что, например?
— Переоденься в белый халат и увези, как будто на операцию. Ты, что, кино не смотрела?
— А потом?
— Потом, когда за тобой приедут родители, спрячешь в багажник.
— А дальше?
— Я буду жить у тебя под кроватью.
— И что я буду с тобой делать?
— Всё, что угодно. Только не оставляй меня.
И он, как ребенок, настырно и трогательно, полушутя, но в большей степени совершенно серьёзно заладил «забери меня отсюда».
Так что, пришлось его отчитать, что это глупость, капризы и детский сад, и что пора уже повзрослеть, перестать дурачиться и прикидываться беспомощным, потому что я знаю, какой он на самом деле. Заверить что, когда я приеду в Москву, то обязательно позвоню ему, и мы сходим куда-нибудь.
Тогда он сказал, что позвонит сам, потому что не знает, когда теперь у него будет телефон. И вообще не знает, как и что будет.
А потом прижал меня к себе этой своей свободной рукой, так, словно видимся в последний раз и прощаемся навсегда, и мне стало тоже жутко грустно и действительно не захотелось никуда уходить.
Сестра всё-таки меня прогнала, но уже не так грубо. И перед тем, как вернуться к себе я ещё долго сидела на подоконнике на лестничной клетке и горько плакала, сама не знаю почему.
Встречаться с родителями было ужасно стыдно, но как только я увидела заметно исхудавшую маму и утомленного папу, то почувствовала, как безумно соскучилась по ним. Но главное, что не было никаких истерик или обвинений.
Мы ехали в Москву на машине, и они ни разу ни в чем меня не упрекнули. И я тогда окончательно поняла, что у меня самые лучшие родители в мире, и я больше никогда от них не сбегу.