— Куда идти?
На кухне у нас всегда чисто, как в телевизионных кулинарных передачах, потому что моя мама никогда не готовит. В ходу только чайник, соковыжималка и микроволновка. По праздникам и особенно торжественным случаям готовит папа, но это бывает очень редко, а Вера, наша уборщица, приходит два раза в неделю и по-любому всё тщательно моет.
Якушин выбрал высокую табуретку возле окна.
— Значит, ты из нашей школы?
— Да. В десятом.
— Понятно, — он, кажется, уловил мою неловкость. — А Галина Станиславовна ещё работает?
— Куда же она денется?
Мы замолчали. И я готова была сквозь землю провалиться, оттого, что не умею изображать милое создание и трепать языком обо всем подряд.
— Ты-то хоть знал Кристину?
— Почему знал? Я её и сейчас знаю.
— Ты прав. Всё так перемешалось.
— Я и сам никак не привыкну. Вот только видел человека, болтал с ним, и тут раз, такое. Вроде и не умерла, и не жива тоже.
Он встряхнул головой, словно прогоняя дурной сон, и моё сердце сжалось от болезненного фантомного воспоминания.
У него было такое лицо, что смотришь, смотришь и никак не можешь ухватить, в чем же секрет. Вроде бы ничего особо выдающегося — простое среднестатистическое лицо, уж точно не такое красивое, как у папы, но в то же время необыкновенно открытое и обаятельное лицо.
Моё молчание Якушин воспринял по-своему.
— Послушай, если собираешься спрашивать, из-за чего Кристина это сделала и при чем тут ты, то это бесполезно. Я сам ничего не понимаю.
— Вы с ней встречались?
Вполне логичный вопрос, но он поморщился.
— Я живу на шестом этаже, прямо под ней. Наши родители дружат уже лет десять и вечно нас женят.
— Ясно.
— Мы отмечали Новый год вместе. Их семья и наша. И всё было хорошо. Нормально было. Ничего странного или необычного. Только когда начался салют, и мы вышли на балкон, она завороженно, не отрываясь на него смотрела, а потом сказала, что у меня очень скоро всё наладится.
— Что наладится?
— Откуда я знаю.
— А как вообще всё это получилось? Ну, как она? Когда?
— Вечером первого января, часов в десять. Лёша, брат мой, с женой только от нас уехали. Папа провожать их до метро пошел, а я понес Ворожцовым стулья. Один оказался из Кристинкиной комнаты. Тётя Надя только зашла к ней, и тут же обратно. Глаза безумные, судорожно пытается что-то сказать, но не может. Захожу в комнату, а там Кристина на полу в полной отключке, видимо, когда её прихватило, она с кровати аж скатилась. Короче, её отец тут же неотложку вызвал. Я ей сразу пытался желудок промыть, но моя мама начала вопить, чтобы я не занимался самодеятельностью, а дождался папу. Хотя потом врачи с неотложки, которая приехала раньше него, подтвердили, что я правильно всё сделал. Но мама у меня всегда такая. Думает, что я раздолбай какой-то. А тётя Надя всё это время только сидела на кровати и громко рыдала.