«Майнкрафт» сообщает, что численность населения сократилась до минимума. Заледенело даже море со всеми морскими обитателями, о которых я доселе и вовсе не слышал. Я сижу на крыше дома на дереве, слой за слоем меня обволакивает тончайший снежный покров. Снежинки не просто сыплются с неба, а еще и лезут снизу, словно полчище северных паразитов, желающих на мне поселиться. Снег окутал весь Мир ◯. Друзей, которые могли бы по крайней мере обернуть меня в одеяло, нет и следа.
Очень, очень глубокий минус.
Снаружи, видимо, стоят морозы, потому что от окна веет жутким холодом, несмотря на то что я уже давно заложил все щели оставшимися вещами. Зверь, однако, вспомнил, что к нему прилагались ультрафиолетовые лампы. Я достал их, стер пыль и подключил. От холода они особо не спасают, скорее заставляют кожу еще больше зудеть, и я постоянно испытываю соблазн почесаться. Животное уже не шевелится. Мы лежим на матрасе, оно бездвижно покоится у меня на груди, лампы над нами горят на всю мощь.
– Этот матрас – наша могила, – говорю я. – Холодная могила.
И только процессор, бодро жужжа, продолжает тянуть на себе заледенелый Мир ◯.
В коридоре что-то происходит. Вдали слышен звук редких проезжающих машин. Голоса праздношатающихся скандируют «Ад! Ад! Ад!» из одной песни, где ад как раз таки был ледяным. Меня мучают голод и жажда, я чувствую невероятную слабость.
– Вот он, этот миг, – решительно заявляю я, собираю остатки воли в кулак, снимаю окоченелое животное с груди и сажаю на пол. Вот он, этот миг, в который они одержали надо мной победу.
При каждом шаге, что я делаю в сторону двери, скрипят суставы, словно собственное тело меня не пускает.
В гостиной звучит виолончельный концерт Гайдна, кто-то весело мычит в такт музыке, праздничное освещение заметно даже из коридора. Пахнет жареными гренками и пчелиным воском. Родители, Анна-Мари и пришедший с ней молодой человек как раз только что сели ужинать. Оскар подкрасил волосы. Сестра протягивает под столом руку и сжимает ладонь парня. Это Килиан – его отец занимается правовыми вопросами частной практики отца. Теперь он занял его место за столом. На шее у него нить одинаковых мелких ракушек, черты лица для его возраста довольно ярко выражены. Карола передает по кругу хлеб, каждый берет себе ломоть. На стол водружен тостер в форме летающей тарелки, стоят тарелки с мясной и сырной нарезками, маленькие мисочки с артишоками, оливками и острыми перчиками. Позади семьи, потрескивая, горит огонь в камине. Вечер еще только начинается, но уже стемнело. У стены стоит богато украшенная резьбой консоль. На ней – рождественский венок; горят две свечи из четырех. Как только Тиль делает шаг через порог, все тут же замолкают.