– Странно. Я всегда думал, дневники – нечто личное.
– Для кого как.
– Спорно, но соглашусь. А насколько хорошо ваш муж знал Дмитриева?
– Скажем так, они дружили. – Женщина присела на краешек стула, положила руки на стол.
«Прям прилежная ученица», – промелькнуло в голове майора.
– Где и при каких обстоятельствах они познакомились? Всё-таки Дмитриев был молод, а Иван Иннокентиевич являлся членом Академии наук. Довольно странная комбинация. Особенно если учесть, что их ничто не объединяло. Один – историк, второй – геолог.
– Как познакомились – не знаю. Но в Благовещенске – это точно. А после Юра приезжал к нам, в Хабаровск. Несколько раз. Начиная с осени шестьдесят восьмого года. Оставался ночевать. Они с Ваней любили закрываться на кухне и болтать до утра.
– Вы сказали, Иван Иннокентиевич устроил Дмитриева в институт? Зачем?
– Понятия не имею. Я ведь в мужские дела не вмешивалась. Один раз, правда, Иван вскользь заметил, будто у Юры положительная настырность. Или что-то в этом роде. И что он далеко пойдёт, если не споткнётся.
– Именно так: положительная настырность? Странная характеристика.
Урманский перестал листать тетрадку и, приподняв голову, неожиданно поставил перекрёстный вопрос:
– Алла Николаевна, не помните, Иван Иннокентиевич начал дружить с Дмитриевым до второй археологической экспедиции на Граматуху или после?
– Конечно, помню. После. Иван Иннокентиевич по окончании экспедиции ещё два месяца был в Благовещенске, там они и познакомились.
– А в первый раз Дмитриев к вам приехал….
– В конце октября шестьдесят восьмого.
– Нашли что-то существенное? – поинтересовался Рыбаков у профессора.
– Точнее будет сказать, пытаюсь нащупать. – Урманский взъерошил на голове седую прядь волос, остатки былой роскоши. – В сентябре Иван Иннокентиевич возвращается в Благовещенск. Тут он знакомится с Дмитриевым. Вопрос: как? Дмитриев ещё не работает в институте. Он придёт только во втором семестре, и то по протекции академика. Что их могло объединить?
– А если тот захотел стать преподавателем? – парировал майор.
– И сразу в мае уйти «в поле»? Не приняв ни одного зачёта? Простите, но, как говорят в таких случаях: не клеится. Я перед отъездом поднял архивные документы. Ведомости 1969 года. Пары проводил именно Дмитриев. А вот экзамены принимал не он. Для аспиранта это ненормально! Вообще у меня такое чувство, будто Дмитриев пришёл в вуз не ради аспирантуры, а с какой-то иной целью. И Иван Иннокентиевич про эту цель знал. А если сопоставить, что они встретились после второй археологической экспедиции, то вывод напрашивается сам собой: именно Колодников был заинтересован в том, чтобы Дмитриев пришёл в вуз, а не наоборот. – Александр Васильевич хотел было остановиться, но что-то подтолкнуло продолжить: – Я пересмотрел на истфаке отчёт по второй экспедиции Ивана Иннокентьевича. Её чересчур быстро свернули. В течение трёх дней. Как только Иван Иннокентиевич вышел на Нору. Может, я не прав, но, судя по всему, академик нашёл некий артефакт, который ему не позволили исследовать. Точнее, два артефакта. Если учесть, что Дмитриев начал поиски с Граматухи. А ещё точнее, три. И третий находится на Гилюе.