— Пьешь?
— В меру.
— Пишешь?
— Это что, тест для десятилетних?
— Разве тебе он не требуется?
— С чего бы?
— У тебя какие-то трудности, верно ведь? Ты ни на чем не можешь сосредоточиться. Наговорил с три короба, но, мне кажется, ни разу не подумал о том, что у тебя есть собеседник. Тебе что-то мешает. Что? Тут я могу строить догадки. Но почему? Никаких догадок. Ты куда-то все время ускользаешь, Дуглас, и тебе на все более или менее наплевать. Меня это беспокоит.
— Стоит ли беспокоиться по пустякам.
— По-прежнему балуешься на стороне?
— Я никогда не говорил с тобой на эти темы, Майк. Почему ты спрашиваешь?
— Потому что ты мне небезразличен. Когда мы впервые встретились, ты был неутомим и напорист и, хоть об этом помалкивал, готов был не жалеть усилий, дерзать, мир готов был перевернуть, помериться силами с кем угодно, добиться известности; в тебе была чистота и простодушная мощь, которую дураки принимают за глупую наивность. А посмотри на себя теперь.
— Верно.
Уэйнрайт приостановился и продолжать не стал, Дуглас почувствовал, что у него горят щеки — это алкоголь пробивался наружу, навстречу солнцу. Пора было идти.
Они вошли на Вестминстерский мост и перегнулись через парапет. Позади них был Вестминстерский мол и речные пароходики с туристами, любовавшимися панорамой города с реки, Тауэр и, подальше, удручающее множество пустующих складов, которые растянулись до симметричных просторов Гринвича; перед ними высилась Миллбанк-Тауэр, зелено поблескивающая на солнце, вырисовывались и привычные контуры домов, уходившие по берегу реки к необозримым паркам и лугам на западной окраине Лондона.
— Впервые приехав в Лондон, я встал на рассвете, чтобы быть на этом мосту в час, указанный в стихах Вордсворта, — сказал Дуглас. Он смущенно улыбнулся, подумав, что признание это отдает простаком за границей или традиционным первым днем провинциала в большом городе, и тем не менее это была правда. — Подумать только — быть там, где был он. «Нет зрелища пленительней! И в ком не дрогнет дух бесчувственно-упрямый…» Я стоял на самой середине моста и смотрел на собор св. Павла. «Суда в порту, театры, башни, храмы…»[6] Как, в правильном порядке я их перечислил? Хотя где тебе знать. А я наизусть читал эти стихи.
Он замолчал, внимательно посмотрел на Уэйнрайта и, встретив его взгляд, ощутил, как не раз в прошлом, спокойную силу и жизненный опыт старшего приятеля, который с сочувствием слушал его; он понимал, что Уэйнрайт держит его под наблюдением, и старался делать вид, что этого не замечает.
— И помню… отчетливо… что меня просто переполнял восторг… восторги. Теперь я уже больше не могу себе представить наслаждение, которое испытал в тот момент. «Открытый всем ветрам и голубому небу». Понимаешь, мне нужно быть вполпьяна, не бояться осрамиться, да еще быть в обществе человека, как ты… нет, не как ты, а