Саперная дорога пошла резко вверх.
– Господа офицеры, англичане нас ждут-с! – весело пропел рыжеусый капитан Алексей Черенков, держа саблю у бедра, пешим ведя роту в бой. – Ровнехонько за этим бугорком! Не будем же их обижать и расстраивать промедлением! – Он обернулся, улыбнулся своему младшему боевому товарищу. – Всю вашу нынешнюю нелюбезность, господин Гриднев, позволяю выместить на противнике! И немедленно-с!
Но у поручика Павла Гриднева, в отличие от капитана, прошло и желание язвить, и быть недовольным. Только глаза горели недобро! Саперная дорога еще круче пошла в гору – холодное осеннее небо было за этой высотой, а потом они разом увидели и голубоватые вершины Сапун-горы – в километре отсюда! А еще через минуту, поднявшись на пригорок с первым взводом, Петр Алабин увидел на каменной подошве противника. Сотни солдат! И пушки!.. А еще увидели они ручейками отходящих назад своих – это были остатки Соймоновских полков, по которым все еще палили занявшие высоты англичане.
– Ну, Петруша, теперь держись! – услышал он сзади, стоило их третьей роте маршем выйти на Килен-балочное плато. – Крепче сабельку сжимай! – Петр Алабин оглянулся – Павел Гриднев кивнул ему. – Коли дойдем, повеселимся!
Но был он серьезен, собран и саблю держал так, точно уже немедленно хотел полоснуть кого-то. Петр увидел товарища лишь одним мигом, вполоборота бросив: «С богом, Паша, с богом!».
И вновь уставился перед собой – в эту ширь!
Охотцам досталось все то же Килен-балочное плато и предгорье Сапун-горы, которое два часа назад так отчаянно штурмовал отряд генерала Соймонова. Но теперь противник сменился! Охотцев бросили на самый край дивизии генерала Бентинка. Она состояла из трех полков: гвардейского гренадерского, гвардейского шотландского и полка кольдстримов. И, конечно, хорошей артиллерийской батареи, уже глядевшей жерлами пушек в сторону наступающих русских. Первому, перешедшему Георгиевскую балку, Охотскому полку достался именно полк кольдстримов – отличных стрелков с богатым боевым прошлым!
Панорама впереди вселяла трепет, тревогу и… самый обычный человеческий страх, который настоящие воины умели не замечать. Не скрывать, а именно не замечать! Просто сердце начинало биться иначе – в такт войне. Убийству. Смерти. Человек переставал думать, что он – венец Божественного творения, а жизнь его – бесценная и необъяснимая награда. Если бы так думали люди на самом краю смерти, они сложили бы ружья и пошли брататься друг с другом. Иные силы овладевали человеком в эти минуты! Зверь просыпался внутри, и без этого зверя не была бы одержана ни одна победа в истории войн, за что бы ни бился человек – за правду или кривду! Это знал любой мужчина, взявший в руки оружие! «Зверем быть! Зверем!» – шептал ему кто-то на ухо. Тот, кто шептал это человеку и в начале всех времен. Ничто не менялось, разве что пушки да порох придумали!..