Он входил во вкус, и новые проекты рождались едва ли не каждый день! Подчиненные не успевали за ним. Он открывал для крестьян больницы, организовал богадельню. Ему были благодарны. А он и сам радовался как ребенок, потому что это было так здорово – приносить людям радость и утешение! И сам оттого радовался и утешался. Наконец, он был христианином и с открытым сердцем исполнял свой долг. За эти семь лет он открыл книжные магазины и библиотеку, школы и училища для детей. Даже основал банк! В Вятке он практиковался и как издатель, создав и выпустив в свет «Хрестоматию для простолюдинов», которая включала в себя лучшие произведения современной прозы и поэзии. В этом сборнике он не мог не упомянуть о замечательном вятиче – поэте Ермиле Кострове, сыне дьячка села Синеглинского Нагорского района.
«Ермила Иванович, – писал Алабин, – был одним из ученейших людей в свое время на Руси. Сколько он одних языков иностранных знал!»
Этот самородок и впрямь был блестящим знатоком языков, поэтом и переводчиком. Еще Пушкин упоминал о нем, ставя его в список имен воистину великих: «Ломоносов, Херасков, Державин, Костров успели уже обработать наш стихотворный язык». Костров первым из русских писателей перевел «Илиаду» Гомера. Петра Алабина поразило то, что Александр Сергеевич, будучи еще лицеистом, именно в костровском переводе читал Тибулла и Апулея. Великий поэт и позже, но уже в стихотворной строфе ставит вятского Ермилу Кострова еще в один знаменитый и печальный ряд великих людей:
Катится мимо их фортуны колесо:
Родился наг и наг вступает в гроб Руссо;
Камоэнс с нищими постелю разделяет;
Костров на чердаке безвестно умирает,
Руками чуждыми могиле предан он.
Их жизнь – ряд горестей, гремяща слава – сон!
Петр Владимирович чувствовал особую духовную связь с Костровым. Но отчего? Ермила нигде не учился словесности, но побывал-таки на Олимпе! Именно здесь, в Вятке, к Алабину и пришло желание писать.
– Знаешь, Варвара, – сказал он однажды жене, – я видел очень много в своей жизни. Три войны! И так много перечувствовал всего. Хочу записать все, что видел в тех походах, где был. Венгрия, Балканы, Крым. Потому что знаю: время уже скоро начнет вымывать по песчинкам эти воспоминания, притуплять их. Так что не обессудь, если стану засиживаться при керосиновой лампе далеко заполночь. – Он улыбнулся. – И не сочти меня сумасшедшим.
– Работай, Петруша, – ответила та, – а я читать буду. – Ему повезло: Варвара Васильевна была понимающей и умной женщиной. – Но коли плохо напишешь, – тоже улыбнулась она, – не обессудь: поругаю.