— Не в Сибирь ли собрались?
— А почему нет? Отдышимся, отлежимся, а там видно будет.
— Ладно. Делай, как задумал, — улыбнулся ему Турин, — мне пока в себя прийти надо да расспросить тебя.
— А чего расспрашивать-то, Василий Евлампиевич? Думается мне, вы уже всё скумекали, — хохотал Ковригин. — Обменял я Серафиму на бумагу, которую добыл Богомольцев на конвоирование ваше в неведомые края.
— Вон оно как… — примолк Турин и испытующе глянул на Егора. — Жалеть не станешь?
— А нечего жалеть, — хмыкнул тот. — Серафима мне и подсказала.
— Сама Серафима? — вспыхнул Турин.
— Сама, — сжал губы Ковригин.
— Это что же такое меж вами произошло?
— А ничего. Стар Богомольцев. Да и дела осложнились в верхушке. Генрих Гершенович почти всё к рукам прибрал. Богомольцев молит Бога, чтоб уцелеть. Ему не до Серафимы. Числится она у него домохозяйкой до сей поры, ну а вы её знаете: прикоснуться к себе не позволяет, если сама не захочет.
— Вон оно что… — затянулся папироской Турин и надолго закашлялся. — Я так понимаю, что на этих условиях вы с ней и сговорились? — наконец смог он выговорить.
— Верю я ей, — сверкнул глазами Ковригин. — А с Богомольцевым что случится, она нас найдёт.
— Адрес знает?
— Забывать вы её стали, Василий Евлампиевич… Серафима в адресах не нуждается, жинка умная!