— Чего это у них? — вскинув лишь голову, мутными глазами заморгал Странников на Ковригина.
— Бабу не поделили, — сплюнул тот, пряча в карман прокурорский наган.
— И тот палить вздумал? — нахмурился Странников.
— Всю обойму выпустил.
— Вот дурак…
— Василий Петрович! — чуть не плача, подступил райкомвод. — Я ему не мальчишка! Ему что, другой бабы не приготовлено? Не гожа та, пусть рыжую вон забирает. Зачем до моей лезть?
— Дураки оба, — заплетаясь языком, с чувством резюмировал секретарь. — Нашли повод для драки! Мы на пороге, можно сказать, свершившийся трагедии… Спасать людей надо… Вода заливает народное добро… И эти члены моего штаба!.. Ну-ка, Жорик, помоги мне…
Поддерживаемый Ковригиным, Странников с трудом поднялся, принялся было отжимать воду с одежды, но махнул рукой и побрёл к костру. Раскачиваясь, постоял над Глазкиным, хлебавшим уху прямо из общего котла как ни в чём не бывало, подхватил рукой Аряшкина за спину и толкнул его к Глазкину.
— Целуйтесь! — скомандовал тоном, не допускающим никаких возражений. — Целуйтесь и выпьем за нашу общую победу над стихией. Так?
Те полезли друг к другу целоваться. Он похлопал обоих по плечам, сдвинул лбами, а Ковригин тут же наполнил рюмки и подал всем одну за другой.
Райкомвод ещё недовольно мурзился, однако Ковригин упёрся плечом сзади, и тот выпил со всеми, после чего снова полез целоваться с замгубпрокурора.
До этого момента Ковригин все эти события помнил хорошо, а вот остальное всплывало в памяти урывками.
Первым успокоился, будто подавая команду, полез в свою палатку Странников с машинисткой. Глазкин ещё манежился, грустил у костра, наливая водки ещё, пил один и, похлёбывая уху, поглядывал на длинноногую исподтишка, но Аряшкин был начеку и увёл её за собой к костру, где располагались мотористы. Поговорив с ними об утренних планах, назначив на вахту первого, он пропал вместе с подругой в другой палатке. Ковригин успокоился, подошёл к Глазкину, напомнил тому, что наган отдаст утром — ответственный секретарь так приказал. Глазкин в ответ налил в гранёный стакан водки, подал ему в знак примирения, они выпили, и прокурор полез целоваться к нему…
Больше, как ни напрягал память Ковригин, ничего вспомнить не мог.
«Так кто же у меня под боком ночью оказался? — забеспокоился он и потянулся к брезенту. — Баба какая-то растребушила его среди сна, жаркие руки и поцелуи он смутно ощущал на своём теле… А какая ж из них? Пятой-то вроде не было…»
Из-под откинутого брезента глянулось ему лицо хохотушки Феклистовой, той самой Эльзы или Элоизы, которая — не мог он забыть, своими глазами видел — сама затаскивала ответственного секретаря вчера к ночи в палатку!..