В театре действительно царил полумрак, если не считать светящегося рожка над входной дверью да лампы у гардероба, лишь подсветка из мелких лампочек на стенах как ориентир определяла направление, по которому следовало двигаться к отдалённому кабинету, из полуоткрытой двери которого доносились голоса и музыка.
Когда они подобрались ближе, смолкли бурные хлопки, зазвучали струны гитары и нежный женский голос заставил их замереть:
Зажгите свечи, господа, зажгите свечи,
Особенным сегодня будет этот вечер.
Пусть за окном танцует дождь по тесным лужам,
Сирени свежий аромат ласкает души…
— Она, Василий Евлампиевич! Ей-богу, она! — ещё не видя певицу, задёргал за рукав Турина Ширинкин.
Он весь изогнулся, стараясь заглянуть в дверь, но Турин мешал ему, почему-то не входя, а застыв столбом у самого порога.
— Василий Евлампиевич! — попробовал потеснить его участковый. — Позвольте я гляну.
Он поднял глаза на Турина и смолк — тот опёрся об стену, опасаясь упасть, взгляд устремлён вперёд в одну точку, а в лице ни кровинки.
Голос певицы набирал силу:
Вы чуть устали, господа!
На этой встрече
Гитара пусть звучит для вас,
звучит и лечит.
Среди забот и суеты есть майский вечер,
Трава и звёзды, и мечты о скором лете.
Остановитесь
скорый шаг замедлить надо.
И посмотреть, кто ж Тот,
что с Вами рядом.
И этот Кто-то, может быть,
Вам станет другом.
Наступит день, когда он Вам
протянет руку.
Не отвергайте, господа,
внезапной встречи.
Возможно, что самой судьбой
Ваш путь отмечен.
Зажгите свечи, господа, зажгите свечи,
И пусть запомнится надолго этот вечер
[45].
Отзвучал голос, гитара смолкла и смолкли крики «Браво!», среди которых особенно выделялся бас Задова, а Турин всё так же стоял, не двигаясь.
— Всё сходится, Василий Евлампиевич, — подтолкнул его нерешительно участковый надзиратель. — Певичка та самая, с академиком она кренделя выписывала у «Богемы».
— Маргарита Львовна, значит, — очнулся наконец от замешательства Турин.
— Ну да, Седова-Новоградская.
— Так-так… А действительно, что же ждать? Будем знакомиться. — Турин обернулся Ширинкину: — Пушка далеко?
— Зачем вам? — выкатил тот глаза.
— Встань на дверях у входа и задерживай каждого, кто вдруг еще объявится. Самсоныч пусть комнату для них отведёт, если много будет. Лысый катала заявится, сам понимаешь, клади его сразу на пол вниз лицом, а начнёт ерепениться, — пали, но не до смерти.
— Понял, — Ширинкин, казалось, только этого и ждал, вмиг выхватил наган, разворачиваясь, настороженно попятился назад, а Турин шагнул к гуляющим.
— Добрый вечер, господа-товарищи. Приношу извинения за опоздание, — встал он в дверях, не сводя глаз с лица миловидной женщины, сжимавшей ещё в руках гитару.