– Не бойся, тридцать третью мы не расстреливаем. Был бы из партизан, никуда бы вовсе не повели. Сразу бы – на берёзку. Понравишься Северьянычу, возьмёт тебя в своё хозяйство. А нам – что? Нам всё равно тебя куда-то сдавать надо.
Только теперь Воронцов вспомнил, что на руке у него был компас. Компас, видимо, сняли, когда он спал. Чёрт с ним, с компасом. Теперь он ему ни к чему. Отбегался. Десантник, видать, надеялся, что я дойду до своих. Выйду. Всё отдал…
– Северьяныч у нас мужик оборотистый. Мельницу держит. Немцы поощряют частную собственность. Это коммунисты всё задушили. А эти… Вот за что мы с тобой в Красной Армии воевали? – И Горелый остановился посреди дороги, как будто в первый раз задал себе этот вопрос и крепко теперь над ним задумался.
Воронцов оглянулся. На лице Горелого стыла напряжённая вопросительная улыбка.
– В присяге всё написано. За что и почему.
– Да пошёл ты! Со своей присягой… Скоро у нас другая армия будет. Без большевиков и без немцев.
– Интересно. Кто же в ней командовать будет?
– Офицеры. Ты думаешь, мало офицеров сдалось в плен? Тут, недалеко, деревня есть. Так там русская рота формируется. С нашими офицерами. Полное довольствие и деньги ещё платят. Я вот посмотрю и, может, тоже туда пойду. Но у Северьяныча, между прочим, лучше. Северьяныч тоже взвод из окруженцев собирает. Может, и ты сгодишься. У Северьяныча во взводе, пожалуй, получше будет, чем в роте.
– Это ж почему?
– Кормит хорошо. Его харчи куда лучше немецкого довольствия. Весь тутошний бывший колхоз – теперь подсобное хозяйство. Заправляет делами Северьяныч. Немцы разрешили. Так что Северьяныч своё войско кормит хорошо.
– Что ж это – за жратву служить, что ли?
– Э, да ты, паря, я вижу, по-настоящему-то ещё не наголодался… Не знаешь, что такое баланда из гужей или горсть ржи в сутки.
– Знаю. Как не знать? Мы ж с тобой в одной армии служили.
Горелый криво усмехнулся и заговорил спокойнее:
– Бывает, что и в одной роте служат, а стоят возле разных котлов. Повидал я, как интенданты да некоторые штабные консервы жрали, когда нам в котёл ротный повар лошадиную булдыжку по третьему разу закидывал. Ты, я смотрю, малый незлой. А? Или тоже из идейных? Комиссарил, что ли?
– Ты меня по ноге ударил? – неожиданно спросил Воронцов.
– А что? Злишься? Мы ж тебя в плен захватывали. А я не знал, что у тебя нога больная.
– Горелый, – зашептал Воронцов, глядя прямо в переносицу полицейскому, – отпусти меня. Я тихо уйду. Скажешь, убежал.
– И не думай… – вздохнул Горелый. – Во-первых, далеко не уйдёшь. И тогда Жижин за меня примется. А во-вторых, если ты что-то такое себе задумал, то сейчас, в таком состоянии, я тебе идти не советую. Всё равно не дойдёшь. А тебе, считай, повезло. Если Северьянычу ты приглянешься, мы тебя на самогон выменяем. Понял? Он тебя откормит и к делу приставит. Ещё благодарить меня будешь. Так что старайся ему понравиться. Понял? Потом сочтёмся.