Затем его допрашивал офицер. Спрашивал о номерах воинских частей, об именах командиров, о том, какое пополнение поступает в полки и дивизию. И вдруг спросил, как зовут его жену?
– Ануш, – ответил «Галустян».
– Она русская?
– Нет, украинка, – почему-то, видимо, машинально, солгал Галустян и заметил, что немецкому офицеру его ответ понравился. – Но я её называю по-армянски – Ануш. Так у нас принято.
Ему всегда в жизни везло. Повезло и через неделю, когда их колонну пригнали в Можайск. Ещё при подходе к городу, когда впереди, в розоватом морозном облаке, бледно окрашенном поднимающимся из-за деревьев солнцем, показались купола церквей, Гордон-Галустян понял, что сейчас будет конец пути и надо что-то предпринимать. Что? Первое: каким-то образом отделиться от общей колонны. И сердце его забилось новой надеждой, когда он увидел, что перед собором немцы всех проверяют и после короткой проверки распределяют на три потока. Один, самый большой, втягивался в распахнутые ворота собора, два других реденькой цепочкой тянулись к церкви на рву и на край самого рва. Первые исчезали за высокой церковной дверью. А вторых выстраивали в плотную шеренгу по краю рва лицом туда, в морозную немую пустоту.
– Комиссаров погнали, – загудели в толпе злорадно.
– Сейчас постреляют.
– Это у них да…
В голосах пленных «Галустян» не почувствовал ни жалости к обречённым, ни сочувствия. «Сволочи, – подумал Гордон. – Какие кругом сволочи…»
Из собора выносили закоченевшие трупы. По цвету лиц и позам, в которых застыли тела, можно было понять, что смерть их стала следствием удушья. «Нельзя мне в собор, – понял “Галустян”. – Там уже людей набито так, что стоять негде – задыхаются от недостатка кислорода. Надо что-то делать. Но – куда? Ко рву? Под пулю в затылок?»
Перед воротами собора колонна рассыпалась. Здесь стояли немцы, которые осматривали пленных. Они же и решали, кого – куда. «Галустян» шагнул к молодому худощавому конвоиру в очках. Одно стекло его очков было треснуто, а другого вообще не было. Немец близоруко щурился на «Галустяна». Тот торопливо расстегнул полушубок и показал свои медицинские эмблемы. Немец кивнул, улыбнулся неожиданно дружелюбно и сказал:
– О, мюзик! – И указал на церковь.
«Галустян» бегом побежал по натоптанной тропе. Перед самой дверью услышал позади несколько автоматных очередей. Оглянулся и увидел, как быстро, с криками и стонами, исчезает во рву только что выстроенная шеренга. Он знал, что в ней стояли не только комиссары.
Немец, не разглядевший его петлиц, спас его от неминуемой гибели. Теперь уже везло «Галустяну».