Но если Шемяка о том думает, так пусть шлет в Казань дары… Но они должны быть щедрыми…
Улу-Магомет хлопает в ладоши, говорит рабу:
– Позови муфтия Индриса.
И ждет, продолжая думать, решать так вдруг возникшую задачу.
Но вот, согнувшись в поклоне, появился муфтий. Мягко ступая, он подошел к ковру, сложил на груди бледные руки.
– Садись, муфтий, и подай мне совет.
– Аллах милостивый, милосердный. Какой совет хан ждет от ничтожного муфтия?
– Индрис, конязь Шемяка надеется стать великим конязем московским и хочет, чтобы я держал Василия в темнице. Но тверской конязь Борис прислал мне подарки и просит отпустить Василия в Москву. Скажи, мудрый муфтий, как поступить мне?
– Великий хан, Аллах милостив и справедлив. Если дары, какие прислал тверской конязь Борис превыше тех, какие обещал Шемяка, ты отпустишь конязя Василия, а того боярина, что послал конязь Борис, ты, хан, посадишь в темницу.
Тонкие губы Улу-Магомета дрогнули, усмешка искривила желтое, подобно пергаменту, лицо хана.
– Хе, ты мудрый муфтий. Аллах велик. Я сделаю, как ты советуешь.
* * *
Дождь начался еще задолго до Твери. Он застучал крупными каплями по крыше колымаги, обтянутой кожей. А вскоре полил как из ведра. Его холодные брызги влетали в оконце, сыпали в Гаврино лицо. Оружничий отирался ладонью, не переставая думать.
От Казани он был в расстройстве. И оно не покидало Гаврю. Чем ближе подъезжал к Твери, тем большее волнение испытывал оружничий. Ни он, ни дворецкий и предположить не могли, что хан, освободив московского князя, кинет в темницу боярина Семена.
Колымага катила вдоль леса, скрипела, плакала. И также плакала душа Гаври. Он вспомнил, как они с Нюшкой появились в Твери и как дворецкий принял участие в их судьбе.
Вся жизнь пробежала перед очами Гаври. Что будет говорить он князю, оправдываясь? Он не исполнил его наказа, не уберег боярина, оружничий слышал голос Антониды, жены дворецкого.
– Как ты, Гавря, не доглядел, ведь боярин Семен послом ездил…
Что он ответит ей, разве только плечами пожмет.
Неожиданно Гавря ловит себя на мысли, что всю дорогу не вспомнил о жене, Алене. А она думала ли о нем?
Алена, Алена. Это боярина Семена задумка, женить его, вчерашнего смерда на дочери именитого Всеволжского.
Что из того, что князь Борис произвел Гаврю в оружничии, вотчиной наделил, в ряд бояр возвел, но в очах Алены он холопского происхождения остался. Может, потому и думает Гавря чаще о Нюшке, о ней вспоминает. Окажись она его женой, как сложилась бы жизнь Гаври?
Но о том только мысль мелькнула, а что станет сказывать князю, Гаврю тревожило всю дорогу.