– На простор хочу, на земле лежать.
Колымага остановилась. Князя бережно уложили на траве. Мимо прошли ополченцы. Шагали тихо, чтоб не потревожить князя. Вокруг Юрия столпились бояре.
Приоткрыл князь глаза, спросил:
– Где остановились?
Боярин Струсь из толпы выступил:
– Ростов, княже, верстах в двадцати.
Юрий Дмитриевич снова прикрыл глаза, глотнул свежего воздуха. Боль вроде отступила, но грудь сдавило. Почудилось, будто рой пчелиный загудел. Вот так бывало давным-давно в вотчине отца пчелы в колоде жужжали. Запах какой-то травы унюхал, а какой, не припомнил.
Задышал быстро. Кто-то из бояр ойкнул:
– Кажись, отходит.
– Утихните! – прикрикнул Струсь.
Юрий Дмитриевич поманил:
– Подымите меня, хочу жизнь увидеть и дружину мою.
Подняли гридни князя высоко над головами. Он долго вглядывался в лес, потом перевел очи на поле. Вздохнул:
– Вот и кончается жизнь суетная, а что уношу с собой? Везите назад, в Звенигород.
Пока разворачивали колымагу, умащивали князя, смерть пришла за Юрием Дмитриевичем, князем звенигородским.
* * *
Отвел Василий полки к самому Белому городу Москвы, а сам в хоромах кремлевских укрылся. Матери, вдовствующей княгине Софье Витовтовне, поплакался:
– Князь Юрий стол мне великий возвернул, так к чему ноне против меня пошел. Не лучше бы мне, матушка, в Коломне княжить. Федор Оболенский, боярин рода древнего, успокаивал:
– Не дадим тя в обиду, княже.
А бояре московские, князя Василия супротивники, хихикали:
– Знай, Васька, свое место, походил в великих князьях, пора и честь знать.
И уже вознамерились эти бояре послами в Звенигород ехать, звать на великое княжение Юрия. Говорили:
– Молодо – зелено. Пущай Василий поумнеет.
Может, и отправилось бы такое посольство в Звенигород, да весть тревожная опередила: скончался под Ростовом князь Юрий и не оставил духовной, кому из сыновей в Звенигороде сидеть.
Съехались удельные князья московские на Думу, сидели, седыми головами долго покачивали. Наконец князь Ряполовский голос подал:
– Коли князь Юрий сам уступил место Василию, племяннику своему, так пусть он и остается великим князем московским…
Казалось бы, и успокоиться смуте, да вдовствующая княгиня не унималась, злыми словами покойного Юрия Дмитриевича поминала. Говорила:
– Все власти алкал, а о конце жизни не помыслил и смерть принял без покаяния и духовной.
Зазвала как-то Федора Оболенского, принялась обхаживать:
– Ты, Федор, сказывал, Василия в обиду не дашь.
– Сказывал, мать Софья.
– Коли было такое, так и подай голос на Думе, чтобы Звенигородский удел великий князь Василий на себя принял. Все-то так, да что иные князья удельные московские скажут? Ведь бедны они.