Я оглянулся, чтобы еще раз посмотреть на нее, стоящую на коленях перед серебряным кувшином с длинным носиком, в котором дымилось густое черное вино. Глаза ее под чадрой были сердиты. Обнаженный живот и ребра притягивали взгляд. Видеть ее означало хотеть ее, а хотеть ее означало владеть ею.
Алейна закружилась под последние такты бешеной музыки.
Затем она остановилась, замерла, высоко подняла руки и откинула голову. Тело ее блестело от пота, с последним аккордом она рухнула на пол, к ногам Ибн-Сарана. Я заметил, что руки ее покрыты едва заметными светлыми волосками. Девушка тяжело дышала.
Ибн-Саран величественным жестом позволил ей подняться, и она выпрямилась.
Ибн-Саран взглянут на меня и улыбнулся:
— Интересная рабыня
— Хотите поторговаться? — спросил я.
Ибн-Саран уважительно поклонился в сторону Сулеймана. Тот учтиво поклонился в ответ:
— Я не стану перебивать покупку у своего гостя.
— А я не считаю правильным начинать торг в доме, где меня так хорошо принимают.
— В моем Саду Удовольствий двадцать таких, как она, — улыбнулся Сулейман.
— Вот как? — пробормотал Ибн-Саран и поклонился.
— Семьдесят весов финиковых кирпичей, — произнес Сулейман, обращаясь ко мне. Это было хорошее предложение. По-своему Сулейман проявлял ко мне великодушие. Он давно снискал себе славу самого удачливого торговца в пустыне. И вот паша Сулейман, убар Девяти Колодцев, объявил свою окончательную цену. Я не был уверен, что на этом все закончится. Если бы Сулейман в самом деле интересовался покупкой и собирался отдавать за нее свои финики, он бы с самого качала поручил это дело кому-нибудь из своих помощников.
— Вы проявили ко мне великодушие и гостеприимство, я почту за честь, если Сулейман-паша любезно согласится принять эти ничтожные камни за шестьдесят весов финиковых кирпичей.
Если бы не Ибн-Саран — меня бы вообще не допустили на глаза паши Девяти Колодцев.-
Он поклонился и подозвал к себе писаря.
— Выдай этому торговцу камнями расписку на восемьдесят весов финиковых кирпичей, — приказал он.
Я низко поклонился.
— Сулейман-паша очень великодушен.
Мне показалось, что издалека донесся приглушенный шум и крики. Ни Сулейман, ни Ибн-Саран ничего не слышали.
Алейна стояла на малиновых плитах обнаженная, мокрая от пота, задыхающаяся. Из одежды на ней оставался лишь ошейник и несколько браслетов и цепочек на руках, на ногах и на шее. Она откинула роскошные, белокурые волосы.
Крики прозвучали отчетливее. Завизжал невесть откуда взявшийся под сводами дворца Сулеймана кайил.
— Что там происходит? — поднялся на ноги Сулейман.