Да, две секунды. И десять мертвых тел. Прости нас, Господь! Мы не могли иначе. Не поручусь за всех, но лично я куда бы с большим удовольствием пленил врага и передал его в соответствующие инстанции, но, во-первых, вряд ли бы враг такое позволил, а во-вторых, тащить боевое отделение противника по горам, кишащим его дружками, – занятие благородное, но неблагодарное. Хотя на всякий случай у каждого из нас припасены притороченные к поясам наручники. Но это на тот случай, если зацепим каких-нибудь подозрительных хмырей поблизости от позиций федеральных войск.
Рация еще работала, и когда я приложил наушник к щеке, различил взволнованный и очень близкий голос с вопросительной интонацией, что мне не понравилось, – значит, выстрелы и, вероятно, предсмертные выкрики долетели до ушей противника. Теперь нам предстояло спешно уносить ноги, ибо новичку ясно, что связь велась с базовым отрядом, возможно, располагавшимся неподалеку.
Я подошел к «знакомцу», лица которого, впрочем, теперь не смог бы узнать и самый ближайший родственник. Собственно, лица как такового не было, сплошное месиво. Рядом с трупом лежали очень полезные вещицы: бронежилет, камуфляжная курточка с тонкой шерстяной подкладкой, с иголочки, и – отечественный «калаш» со сдвоенными магазинами, перехваченными изолентой.
Я примерил куртку, скинув свою – пропотевшую, с лоскутами прорех, полученных от двух ночных неудачных падений на горных тропах. Ощупал карманы. Так… Паспорт… Ого, британский…
– Похоже, – кивнул мне лейтенант Рогальчук – лобастый конопатый дылда, с интересом изучающий плоские и, сразу видать, дорогущие швейцарские часы, снятые им с радиста, – завалили мы, братцы, подданного Ее Королевского Величества… – Хе, – продолжил не без удивления, вглядевшись в фото на паспорте. – Томас Левинтон… На тебя, кстати, Макс, смахивает. Точно!
Вот откуда этот момент узнавания… Да, парень похож на меня. Был похож. Не скажу, чтобы уж очень, но что-то такое…
– Двигаем! – донесся голос командира.
– Сколько еще до наших-то ковылять? – донесся риторический вопрос.
Ответ командира был уклончив, хотя и оптимистичен:
– Не переживай, в любой лес мы заходим максимум до середины, а после мы уже идем из леса…
И опять мы двинулись путаными тропами через враждебно тыкающиеся в лицо ветви, и каждый ощущал тревогу каждого: мы явно и серьезно засветились с этим побоищем, а впереди двадцать горных километров до базы.
Лично же я – Максим Трофимов, капитан спецназа ГРУ, прошедший все чеченские войны без единого ранения и считавшийся счастливчиком, находился в данный момент в самом бесперспективном положении среди своих боевых сослуживцев. На текущем отрезке времени рисковали мы все одинаково, но если те, кто шагал рядом, предвкушали все прелести казармы – горячую жратву, двести грамм, а то и всю поллитру, а затем – уютную койку аж с простынями, то я таковыми видениями будущего не утешался. Наоборот, полагал, что ждет меня не халва с мандаринами, а хина и плесень… И, ступая десантными башмаками с мыска на каблук привычной бесшумной походкой, вминая в травку прошлогодний ветхий лист, думал о будущем, не предвещавшим ничего хорошего. И прогноз моих скорых и неотвратимых неприятностей мог бы сделать и самый тупой обыватель, сознающий элементарную ответственность за незаконное хранение оружия. В домашних, естественно, условиях. Сознавал я ее, ответственность? Да. Но так, отстраненно. Подобно моим дружкам, перетаскавшим из воюющей Чечни в мирную Москву горы опасного железа благодаря личным связям с нужными контролирующими инстанциями в военном аэропорте… Кто-то, может, стволы и для продажи «конрабасил», но в основном везли для себя. Руководствуясь «сувенирным синдромом», вероятно. А ведь действительно, – какая страна, такие и сувениры. Из страны Чечни лично я притащил немного, но и немало: «кедр», «калашников», – это автоматы; ТТ, «макаров» и «глок» с заводским долгоиграющим глушителем. Ради чего? Чтобы потешить мужское самолюбие, да и вообще, дожив до старости, поглаживая неверной рукой вороненую сталь и высокопрочный пластик, умиляться воспоминаниями? Нет, скорее я руководствовался расплывчатой, но практического свойства мыслишкой: время на дворе неспокойное, вдруг чего, а тут «чистый» ствол – надежа и опора…