Конечно, его слова звучали разумно, но, когда тебя все это касается напрямую, не получается рассуждать так же здраво. Элиас однажды уже разбил мне сердце, но я снова связалась с ним. Как же тут себя не винить? Как тут себя не возненавидеть?
Я чувствовала, что отец не сводит с меня глаз. Голова моя поникла.
– Он действительно сделал тебе очень, очень больно, да?
Никогда еще обычный кивок не давался мне с таким трудом.
Отец обнял меня за плечи и привлек к себе.
– Я знаю, в подобных случаях кажется, что больше в жизни не будет ничего хорошего. Но однажды ты проснешься и поймешь, что жизнь налаживается. Поверь мне, детка.
– Я знаю, – пробормотала я.
– Да, это будет еще не скоро, но ты справишься. Твой мужчина где-то ждет тебя, ты просто пока не нашла его. Звучит банально, но это правда: для каждого горшочка – своя крышечка.
– Тогда я, наверное, противень…
Отец засмеялся.
– Да нет, никакой ты не противень. Ты смышленый, остроумный и очень, очень, очень необычный горшочек. Тебе не всякая крышечка подойдет. Но это вовсе не плохо. Даже наоборот.
– Спасибо, папа, – сказала я и вздохнула. – Ты очень добрый. Но… слишком наивный.
Он снова рассмеялся и прижал меня к себе покрепче.
– Наивность тут ни при чем. Есть вещи, которые я просто знаю. А в данном случае я не только знаю – я сердцем чувствую, что прав.
Положив голову ему на плечо, я закрыла глаза. Сколько бы лет мне ни было, в объятиях родителей я всегда чувствую себя ребенком.
Когда мне было шесть лет, ко мне в комнату залетел мотылек. Он все кружил возле лампы, а я кричала, визжала, звала в панике: «Папа! Папа! Папа! На помощь! Папа!» Мотылек был огромный! Отец пришел, взял стакан и поймал залетного гостя. Поставив стакан на пол, он присел и посадил меня к себе на колени. Обхватив его за шею, я боялась даже взглянуть на мотылька. Но отец начал спокойно описывать то, что видел. Он рассказывал, какой на крылышках узор, как искусно этот узор прорисован и как красиво коричневые и серые тона переходят друг в друга. Через некоторое время я отважилась взглянуть сквозь пальцы. Отец продолжал говорить, показал, какое у мотылька волосатое тельце, и спросил, вижу ли я волоски. Я кивнула.
– На ощупь он наверняка мягкий, – сказал отец. – Но если мы попытаемся его потрогать, он очень испугается.
Я разглядывала мотылька все внимательнее. Тоненькие черные ножки, усики и этот узор на крылышках, о котором говорил отец. Бедняжка уже не казался мне таким огромным. И когда рядом находился отец, я знала, что мне ничего не угрожает.
Сейчас я чувствовала себя так же, как тогда. И мы оба смотрели на озеро, как тогда смотрели вслед мотыльку, когда вынесли стакан на улицу и выпустили пленника на волю.