– Алло? – прошептала я.
Тишина.
Руку сводило.
– Алло? Кто это? – повторила я.
Нет ответа. Ни звука в трубке.
Я отнесла телефон от уха, посмотрела на дисплей. Звонок не оборвался, сеть ловилась хорошо.
– Алло? – еще раз произнесла я. – Да кто же это?
В трубке что-то зашуршало, и связь оборвалась. Но в последнюю секунду, прежде чем звонивший нажал отбой, до меня донесся звук. Еле слышный. Почти неразличимый. Дыхание. Дыхание, которое я бы узнала из тысячи.
Все еще сжимая в руке телефон, я смотрела в темноту. Каждый мускул моего тела словно окаменел.
Элиас.
Алекс все уговаривала меня не ехать домой, а остаться в Берлине, и, честно говоря, решимость моя изрядно поколебалась. Она была права. Мой отъезд – не более чем бегство. Я хотела убежать от того, от чего убежать невозможно. Элиас остался бы со мной, кружил над моей головой, как грозовая туча, и сопровождал бы меня повсюду.
Но стоило мне вспомнить о его ночном звонке и подумать, что он всего в паре улиц от меня, всякое сомнение затухало, словно искра на ветру.
К счастью, могу я теперь сказать. Так как единственно верным решением было все-таки поехать в Нойштадт. Вероятно, когда человеку плохо, лучшее место для него – те самые четыре стены, в которых он вырос. В этих стенах мир остается прежним, даже если все остальное обращается в прах и пепел.
Я хорошо помню тот момент пять недель назад, когда сошла с поезда и оказалась на нойштадтском вокзале. Все вокруг было знакомым, но ощущения стали совершенно иными. Впервые с тех пор, как произошла вся эта история с Элиасом, я смогла дышать. По-настоящему дышать.
Почти все время я проводила с кем-нибудь из родителей, и в этом были свои плюсы и минусы. Нередко мне хотелось побыть в тишине и одиночестве. С другой стороны, в присутствии других людей мне приходилось брать себя в руки, и я не могла самозабвенно копаться в своих проблемах, как бы мне ни хотелось. И это шло мне на пользу.
Большую часть времени притворство удавалось мне на славу. Однако иногда отец посматривал на меня так, что я начинала сомневаться в своих актерских талантах. Мой отец не из тех людей, кто станет выпытывать все о твоих проблемах и вынесет тебе мозги расспросами. Взглядами он давал понять: я заметил, что не всё в порядке, – и предоставлял мне решать, хочу ли я об этом говорить.
Обычно, когда от меня ждут откровенности, я начинаю ощущать себя как в ловушке. Но в данном случае было немаловажное отличие: отец как раз таки ничего от меня не ждал. Он вел себя сдержанно, не пытался давить и в то же время дарил мне прекрасное чувство, что вокруг есть люди, для которых я много значу и которым небезразличны мои переживания. За это я была ему очень благодарна.