В итоге, невиновный барон приложил столько прилежания и усилий в поиске прощения и денег, что не прошло и суток, как месье Гр-е пришел ко мне вместе с бароном, позвякивающим красивыми новенькими двумястами пятьюдесятью луидорами. При мелодичном звуке этих монет поток слез умиления незамедлительно пролился из моих глаз. Эта ситуация так растрогала барона, до такой степени животной непосредственности, что он принялся орать, как телёнок, и наше примирение было настолько трогательно, что можно было лишиться чувств от смеха.
Хотя, нужно было быть настолько флегматичным, каким был месье Гр-е, чтобы сохранить его серьёзность при виде столь комической картины. После этой красивой репатриации, любовь и великодушие барона увеличились настолько, что я его оставила, якобы, без последней рубашки, как выразился один хороший человек-его отец, вовремя явившийся в Париж, чтобы оборвать поток чрезмерных расходов своего непутёвого сына и вырвать его из моих рук. Таким образом заканчивается моя история с этим Адонисом, родом из Холстейна.
Прельщённая изрядной контрибуцией, которую я только что получила от вражеской страны, я решила полностью посвятить себя внешнеполитической деятельности, поскольку не имела никакого желания состариться в своей профессии. Согласно моим расчётам, ещё два или три таких дурачка, вроде моего последнего немчика, поставят успешный крест на моей цветущей карьере. Но когда я поняла, что такие хорошие варианты не подворачиваются моментально под руку, то приняла решение не вести праздный образ жизни и совершить экскурсию по моим соотечественникам, в ожидании своевременной и надлежащей замены господину барону.
Это – обычный способ, принятый среди девушек нашего круга, показываться как можно чаще на публике, когда содержатели покинули их, чтобы предупредить потенциальных клиентов, что место пусто, и они могут делать заявки на аренду прекрасного и свободного существа. Следуя этому разумному обычаю, я отметилась во всех наиболее посещаемых местах, разве что за исключением Тюильри, где мы показываемся с большой неохотой после оскорбительного приключения с Мадемуазель Дюрошер.
Королевский Дворец был территорией, находиться на которой было нашим правом, приобретённым, кажется, согласно одного старинного предписания, тогда же, когда была учреждена Опера: нам разрешалось беспрепятственно посещать сады, и этой льготой мы пользуемся, наслаждаясь возможностью безнаказанно, с полной свободой, пренебречь глазом простого зрителя и обывателя, подглядывавшего за нашими гордыми лицами и фигурами. И напрасно некоторые едкие критики осмеливаются говорить, что там, обычно, можно было увидеть только ростовщиков, меркурианцев, этих посланцев любви, и шлюх, их завистливые и тёмные инсинуации не мешали красивой праздной парижской молодёжи, не препятствовали модникам, и популярным в свете аббатам собираться там каждый день, главным образом, вечером, до и после Оперы. Бесконечное множество красивых женщин всякого рода составляли одно из главных украшений этих вечеров. Шпалеры, стоявшие вдоль деревьев большой аллеи, предлагали восхищённому взгляду одновременно как помпезный, так и смешной, развлекательный спектакль, восхитительные разновидности которого выше любого описания моими словами. Тысяча маленьких страстей, превращённых в миллион проворных воробьёв, заставляют вас дышать воздухом похотливости, которого вы никогда не ощутите ни в одном другом месте. Но, что удивительного в этом? Ведь вполне справедливо, что мы были душой общества, жаждущего наслаждений, если справедливо утверждение, что за нами везде следуют сливки общества, что места, которые мы посещаем, моментально становятся самыми приятными и модными в мире?