Похоронив в братской могиле героев, воздав им честь троекратным прощальным ружейным салютом, воины у деревни Святые горки стали незамедлительно выстраивать оборонительные бастионы, рыть траншеи, натирая ладони до боли, до крови. Надо было скорее, скорее успеть, пока на Русь не упали звездные миры.
Не успели! Не воздвигли на вершине холма неприступную крепость.
Сражение началось восьмого июля. На рассвете, когда земля и небо были напоены тишиною, по позициям русского воинства, набатно, повелительно ударила немецкая артиллерия. Над полем битвы могильно опустились темные, тяжелые тучи.
Снаряды рвались со страшным воем, все вокруг ревело и стонало! Гибельным половодьем разнеслось по земле руссов огненное пламя! Вскоре налетели эскадрильи бомбардировщиков и, отвесно пикируя, завалили еще бомбами окопы и траншеи. Рассвет ушел во тьму! Жизнь ушла в смерть! Отовсюду слышались крики проклятия, стоны! Скорбными ручьями текла кровь! От падения бомб, люди сходили с ума, выскакивали из окопа, в злобе, в бешенстве рвали на груди гимнастерку, и кричали, глядя в небо безумными глазами, какие были еще переполнены болью и слезами: «Фашист, стреляй! Вот он я, Иван! Я тебя хрен боюсь!» Его стаскивали в окоп, связывали ремнями, успокаивали. Были и те, кто в страхе, предательски бежал с поля битвы, его тут же расстреливали.
Расчет старшего сержанта Ершова затаенно отсиживался в воронке, расположившись вокруг пушки. Сверху бастион не просматривался, он был укрыт сетью, какая сплетена из травы и сливалась с обгорелою травою взгорья. Все артиллеристы погружены в себя. Один Гаяс из Казани рассуждал по горечи:
─ Где справедливость? Куда смотрит аллах? У тевтонцев самолеты танки, а у нас только мужество!
Горечь Возражения не последовало. По рации на все батареи вознеслась суровая команда полковника Ильи Орешникова:
─ Орудия к бою! Из города Семилуки вышли вражеские танки, с автоматчиками. Именем Родины, приказываю задержать и сокрушить фашиста!
Танки шли тяжелою бронею. Земля содрогалась от гуда моторов, чугунного лязга гусениц.
─ Горячо будет, ─ выразил мнение Михаил Ершов, помогая выкатить длинноствольную пушку ближе к краю окопа.
Едва танки-крестоносцы вошли в зону поражения, артиллеристы открыли огонь. Завязалась кровавая дуэль. Двое суток отважные руссы отбивали злобные атаки врага! Горели сбитые самолеты, горели танки с черными крестами; все поле сражения было усеяно немецким воинством. Но штурм натиска фашисты не ослабляли! Силы руссов таяли и таяли! И крепость у деревни Святые горки пала! Ее окружили и рассекли танковые дивизии СС генерала Вильгельма Паулюса! Русское воинство с печалями, со слезами стало отступать к Дону. На позиции, на холме, осталось только одно орудие, орудие Ершова ─ Башкина. Увлеченные битвою, артиллеристы не услышали приказа командира дивизиона полковника Ильи Орешникова об отступлении, и героически продолжали биться с танками-крестоносцами. Тьма танков горело у позиции, но еще больше танков наползало грозною лавиною на орудие сержанта Михаила Ершова. И только, когда зеленые драконы окружили холм-бастион и немецкие автоматчики стали все ближе подниматься к орудию, когда послышались игривые крики «Русс-Иван, сдавай-с! Будем шнапс пить!» ─ он со страхом осознал, что ведет дуэль с танками один на один.