Командир орудия подозвал к себе воинов:
─ Братья, мы окружены! Нам не сдержать зеленые, огнедышащие драконы! Скоро погибнем, все погибнем, ─ честно и по печали произнес он. ─ Я принял решение вызвать огонь на себя! Погибать, так с музыкою! Больше с собою возьмем фашистов.
Он помолчал:
─ Но можно и выбросить белый флаг! Сдаться фашисту, на милость победителя! Что выбираем?
Боевые товарищи переглянулись. И поняли друг друга без слов. И зачем они, слова? Ужели воин Руси может добровольно поднять руки перед драконом?
Башкин тихо произнес:
─ А он, мятежный, просит бури! Будто в буре есть покой!
Михаил взглянул на воина из Казани:
─ Не сердись, Гаяс! Видишь вербу на краю холма, там узкая тропа-горловина. Можешь проскочить, мы прикроем!
Боец сложил ладони, прижал к груди:
─ В Коране записано: бросить брата в беде ─ смертный грех. Оставлю вас, аллах в рай не пустит. Поразмысли, командир, могу ли я нарушить волю владыки Вселенной?
Все обнялись, как родные братья, поцеловались, на мгновение застыли в прощании.
Сержант вызвал по рации командира дивизиона:
─ Товарищ полковник, командир орудия сержант Ершов! Мы по вашему приказу не успели покинуть бастион! У пушки разбито колесо. Отражаем атаки танков. Их тьма, несметная сила! Вызываю огонь на себя! Мы на высоте тридцать семь дробь восемнадцать. Ударьте «Катюшами»!
Командир дивизиона не сдержал гнева:
─ Кто позволил напрасно губить людей? Взорвал бы орудие и отошел! Вернешься, отдам под суд военного трибунала! За неисполнение приказа! И лично расстреляю!
─ Каюсь, виновен! Теперь чего? Судите, казните, ─ но лучше помните! Прерываю связь! Танки уже у орудия! Вызываю огонь на себя! Вы слышите?
Воины орудия Михаила Ершова повели последнюю, прощальную битву!
Оглянувшись, командир не в мгновение поверил. На холм-бастион заползла врач Надежда Сурикова, и теперь старательно очищала от прилипшей травы гимнастерку, санитарную сумку и колени.
─ Ты? Не привидение?
─ Я, Миша! Не крестись. Загружала в автобус с поля битвы раненую рать, слышу, вдали стреляет орудие. Сердце забилось скорбно и обреченно, я поняла: это ты. Я не могла тебя оставить в беде.
Михаил Ершов сильно расстроился:
─ Какая глупость, какая глупость! Мы же жертвенники? Ты безвинность! Зачем тебе траурное песнопение? Хор плакальщиц? И хор горевестниц? Зачем? Немедленно уходи! У орудия скоро будут немцы! И еще ударят «Катюши»! Мы бьемся у орудия, как у вырытой могилы! Слышишь? Во имя любви! Во имя памяти обо мне, о Мишке Ершове, спаси себя, спаси!
Он посмотрел в бинокль:
─ Александр, секи того, что у орудия, наглого! И он перекроет путь танкам к орудию!