Казалось бы, застрелил, и всё! Но тут к делу подключились добрые парижане.
25 апреля горожане вломились в церковь Сен-Жермен, ворота церкви, понятно, выломали, вытащили застреленного маршала, оторвали от колокола верёвку и потащили маршальское тело по улицам славного города, мимо Сорбонны и остальных университетских коллежей. У Нового моста тело повесили вниз головой на виселице для воров.
Потом маршалу отрезали уши, нос, «срамные части». Кричали «Да здравствует король!», пели и плясали. Потом тело бросили в костёр. Потом вытащили тело из костра и кто-то «высокий, одетый в ярко-красное платье… приблизился к трупу, вскрыл ему грудь, вырвал сердце и, чуть подрумянив на костре, проглотил не разжёвывая».
Горожане ещё сильнее обрадовались и начали рвать подрумянившегося маршала на куски голыми руками, чтобы жрать. Потом спохватились, что веселье это может быстро закончиться, и снова потащили останки на верёвке по городу Парижу.
У особняка принца Конде маршала всё же дожгли до конца и разделили между собой пепел.
Вот в какой чудесный город приехал Шарль д’Артаньян. И многое в поведении приехавшего кажется теперь не просто положительным, а даже ангельским.
У Достоевского в «Идиоте» Лев Николаевич Мышкин во время обеда помянул крик осла, который его в значительной степени «пробудил».
Читатель, избалованный манерой разжёвывания за него и вложения в рот всяческих полезных истин, равнодушно пробегает этот момент, ограничившись, возможно, несколькими беглыми и смутными образами, мелькнувшими в его памяти. Ну, осёл и осёл. Мало ли…
Человек образованный помянет, может быть, ослика, ввозившего Христа в Иерусалим. Чем не вариант посильной трактовки пробуждения князя Мышкина?
Осёл Санчо Пансы спешит на выручку вслед за библейским собратом. Для совсем уж окнижненных и суемудрых стерновский сентиментальный ишачок придёт на ум.
А я какой-то странный. Я, вооружившись карандашом, полез в свои заповедные запасы и среди связок и рулонов выволок бережно на свет вот такое.
Меня смущает в связи мышкинского осла его подчёркнутая европейская прописка. Больного князя везут на лечение, с глаз долой. И вот в сердце Европы слышится князю ослиный рёв. Нет тут кастильских и иудейских пустынь. Тут всё по-европейски должно быть: доступно, без излишней зауми и намёков.
Зная известный юмор Фёдора Михайловича и все его европейские переживания, вполне себе уверенно нахожу описание церковного празднества, посвященного ослу, и строки, произносимые в церкви священником, ослу же посвящённые: