– Ja, gerr Oberst! Das Menschenleben hat vielen Überraschungen[23], – ответил лекарь со свойственной ему раздумчивостью и неожиданно по-русски добавил: – Важно то, что ты делаешь. Но еще значительней, чтобы службу исполнял хорошо… Как это по-русски… Mit Gefühl dienen…[24] Разрешите отлучиться в лазарет? Да и руки болят без привычки. Но свалили мы с вами эту великаншу мастерски!
Полковник направился в сопровождении адъютанта осматривать участки строительства и лагерь, где ставились походные палатки. Вечерело. Из лесной чащобы стал наплывать зябкий туманец. Шульц обошел будущую крепость по периметру, отмежеванную приданным в полк фортификатором. Почва здесь была несколько суглинистая, местами каменистая, а в иных местах выступали напластования желтого известняка. Чувствовалось, что строительство этой крепости не окажется легким. В любом случае, как решил Шульц, следует начать строительство с обозного сарая, конюшни и гауптвахты. Его немецкая натура требовала неукоснительной дисциплины. А как за нее бороться, если у солдата нет страха перед гауптвахтой? Кроме этого, необходимо возвести и дом для офицеров. А козаки и драгуны, закаленные на службе, как-нибудь перезимуют в землянках да палатках. Лес вокруг. Дров предостаточно. Есть из чего костры жечь!..
Приятель-хоперец, Николай Бавыкин, ждал, пока Карл Петрович перевязывал Леонтия и давал ему пить из кружки декохт. Потом, осторожно ступая по примятому бурьяну, подошел к повозке, на которой покоился раненый. В сумерках лицо сотника показалось хоперцу очень бледным и отрешенным. Он уже хотел было отступить, не тревожить собрата, но Леонтий сам его окликнул:
– Добрались, слава богу?
– Добрались! – воскликнул Николай и оживился: – Ну, ты как, козачок дорогой? Держисся? Держись, братка. Фершал, как гляжу, дюже старается. Мудрый старичок. Он тебя поставит на ноги! Сердцем чую… А не сказывал он, можно тебе в еду ягоду-боярку? Мы когда деревья валили, наткнулись на деревце. Попробовал я – чисто сахар. Вот принес в шапке.
Николай наклонился над повозкой, нашел в изголовье медную тарелку, из которой, наверно, кормили Леонтия, и насыпал туда отвердевших на ветру ароматных ягод.
– Козаки мои тоже работали? – спросил Леонтий.
– Всех немец заставил, – с неприязнью сообщил приятель. – С ног валимся. Хоть бы денек дал, паразит, очапаться. Как скотов гнобит… И ты скажи, братка, пришли сюда – теплынь стояла. А теперича туман и сырость холодная. Поганая погода. А придется здеся доживать. На тот год сулятся семьи привезти. Для того командира нашего полка Конона Устинова не сюда прислали, а при бабах наших оставили.