– Бачимо, бачимо, – раздраженно бросил Калнышевский. – Як шпакы на бугри чорниють! Ну, гайда, панове, на майдан! Як выришують козаки, так воно и будэ!
Подполковник, вспотевший от волнения, переглянулся с Зодичем. И хотя участвовать в Раде было рискованно, они пошли на Соборную площадь, оставив лошадей под присмотром ординарца атамана. Троицкое солнце палило нещадно. Мисюрев снял армейскую шапку и расстегнул ворот мундира. Его, как и Александра, изводила жажда.
Войсковое командование взошло на паперть, и трехтысячное запорожское войско, как только архимандрит Сокальский возгласил первые слова молитвы, покорно опустилось на колени. Зодич и Мисюрев ощутили хлынувшую на них волну отчуждения и недоброжелательства. Затем из церкви вынесли хранившиеся там знаки атаманской власти – хоругвь и бунчук. Калнышевский взял в руки насеку и зычно обратился к примолкнувшим и подавленным сродникам.
– А що, панове козаки и атаманы, тепер будэмо робыты? Бачыте, що на бугри? Бачыте, який дарунок маты Катэрына прийслала?
Воинственные крики прокатились по всему майдану. Пестрое запорожское войско качнулось, готовое в любой миг прийти в движение. Кошевой поднял над головой насеку, и снова стало тише.
– Пивсотни палкив прыгнав сюды гэнэрал Текели. От москаль у гости нас клыче! Чи пыдэмо, чи нэ пыдэмо? Оддамо Сич москалэви, чи ни?
Снова оглохла площадь в криках и призывах сопротивляться. Слово взял узколицый высокий запорожец, вероятно, войсковой старшина или полковник. Его смелое появление на паперти многие восприняли приветственно. Он выхватил из-за зеленого шелкового пояса пистоль с инкрустированной, отблескивающей на солнце рукоятью и пробасил:
– Панове запорожци и ты, батько кошевий! Нехай цей Текелий прывэдэ ще стилькы и повстилькы вийська, як оце, на буграх и кругом Сичи, то всих у пух розибьемо, як комашкив передавымо! – грозил, потрясая пистолем, молодец. – Чи то можно Сичи и славнэ Запорожжя москалэви виддаты за спасыби? Цього, панове, покы свитыть сонце, нэ будэ!
Неистовый свист, рев отозвались ему в ответ. Множество козаков готово было идти сражаться с москалями и умереть за «вильну Сич».
Судья Головатый, то и дело оглаживая свои висячие усы, треплемые ветром, говорил долго и витиевато, напоминая, что силы неравные и лучше смириться, избежать баталий. Нашлись среди запорожцев и такие, которые Павла Фроловича дружно поддержали. Зодич, неотрывно следя за площадью, прикинул, что козаки примерно разделились поровну.
Но вот на паперть выскочил какой-то козачок, обезображенный рваными ноздрями, беглый каторжник, и возопил, что «неможно слухаты старшину», дескать, он продался москалям, и вместо Калнышевского пора избрать нового кошевого. Тут уж не смолчал священник, Володымыр Сокальский, оборвавший этого неразумца и выступивший вперед, подняв большой золотой крест: