Минул еще год, и выдался он для государства Российского и ее самодержицы Екатерины Второй не менее трудным и напряженным, нежели предыдущие.
По-прежнему султан, открыто нарушая Кючук-Кайнарджийский трактат, строил отношения с Россией на лукавстве и нескрываемой неприязни. Турция держала свои войска в Тамани и в Крыму, при этом выплатив в счет контрибуции лишь мизерную сумму левков из той, что была оговорена в договоре. Ссылаясь на свидетельства (заведомо ложные) английских, голландских и французских купцов, что у Керчи стоит в ожидании выхода в Черное море не торговый флот, а военный, Константинополь отказался пропустить его. Стахиев, новый посол в столице Порты, крупно поговорил с новым рейс-эфенди. Но никаких мер со стороны султана не последовало. И это подтверждало донесение конфидентов, что турки весьма ободрены слухами об ухудшении отношений России со Швецией, которая активно вооружается, и с Польшей, где назрела новая конфедерация, и вскоре для сношений с Абдул-Гамидом сюда прибудет некий варшавский порученец.
Еще хуже обстояли дела в Крымском ханстве, получившем независимость. Друг Турции, хан Девлет-Гирей, фактически отказался от самостоятельности государства и принял султанскую инвеституру, что свидетельствовало о его полной подчиненности. Всему миру было объявлено крымским владыкой, что Кабарда принадлежит, равно как и правобережная Кубань, его ханству. А чтобы обезопасить себя, он всячески старался удерживать турецкие войска в Кафе и Тамани. И эта откровенная дерзость внушала русской императрице крайнее беспокойство. Да, годовщина мирного трактата была отмечена всенародно и с гигантским размахом, но плоды этот договор так и не давал. Разве что не стало боевых столкновений…
Беспорядочно складывались заседания польских сеймиков благодаря проискам французов, вносивших распри между королем и шляхетством. Дело дошло до того, что эмиссар графа Артуа, брата короля Людовика XVI, явился к Станиславу-Августу и предложил отказаться от польского престола в пользу своего патрона, пообещав взамен Лотарингию. Но камнем преткновения, что хорошо понимали Екатерина и Потемкин, оставались Крым и Кавказ. Французский и венский дворы, как и «дражайший Фридрих», не только препятствовали усилению Петербурга и расширению его влияния в Европе, но были едины в политике стравливания России с соседними державами. Впрочем, император Иосиф, пользуясь тем, что Порта была обескровлена многолетней войной, отхватил от османской территории в пользу Австрии изрядный кусок придунайских земель. И султан смирился – не ввязываться же в новую военную кампанию, если казна пуста, флот только восстанавливается, армия деморализована? В одном Абдул-Гамид был убежден твердо: надо противостоять России, опираясь на крымского хана.