Руби упаковала свои вещи в гору коробок. Чердак и мебель были разобраны. Я помог ей загрузить всё это в машину и смотрел, как она уехала. Она переехала к нашей подруге по колледжу, которая видела все взлёты и падения наших отношений (и, удивительным образом, всё ещё относилась ко мне хорошо).
Отношения между Руби и Ньютоном стали прочнее. Вскоре мы с ним перестали разговаривать, являясь прекрасным примером того, как творчески применённый плохой образ действий может разрушить больше одной дружбы за один раз.
Три наихудших момента моей жизни случились в машинах.
Спустя полжизни, я всё ещё ярко помню последний раз, когда я видел Руби. Мы ужасно поругались по телефону. Я сказал ей, что хочу больше никогда с ней не разговаривать. Конечно, это не было правдой. Я очень хотел говорить с ней. Я хотел вернуть те отношения, которые у нас были, те, что дотла сгорели в огне моей неуверенности. Я хотел, чтоб она видела и понимала меня. Я так сильно хотел, чтоб боль ушла, что не замечал, что сам её создаю. Я думал, что всё это значит, что я хочу, чтоб она ушла навсегда. Когнитивный диссонанс между ужасно сильным желанием её любви и тем, что я считал её виноватой во всём, разрывал меня на части. Так что я сказал, что хочу больше никогда с ней не разговаривать и повесил трубку.
Руби приехала в Тампу, чтоб сделать последнюю попытку вытащить из катастрофы хотя бы какую-то часть дружбы. Был конец лета и в лучших традициях Юго-западной Флориды дождь весь день то стихал, то начинался вновь. После того, как Руби съехала от на, я превратил её бывшую спальню в офис. В квартире не осталось никаких следов того, что она когда-то жила тут. Она не хотела говорить со мной в этом месте, которое когда-то было её домом, но стало совершенно безжизненным, так что мы сели в её машине, а дождь всё шёл, а по ветровому стеклу текли потоки воды.
Она сказала, что очень любит меня. Я сказал, что не верю ей. Она уехала.
Я чувствовал пустоту.
Во время всего этого, Целести была полностью на моей стороне, без вопросов соглашаясь с моей интерпретацией происходящего.
Одной из самых больших странностей в завершении наших отношений было то, как твёрдо я верил, невозможность такого исхода. Я верил, по настоящему верил в том, что если я смогу показать Руби насколько я расстроен, как мне больно, она признает свою вину, извинится за все свои ошибки, в которых я был уверен и перестанет делать всё то неправильно, что, как мне казалось, она делала. Я уверил себя в том, что вся вина лежит на ней. Если бы я смог просто показать ей это, всё было бы хорошо.