– Сначала, когда мы встретились, мы действительно были с Михаилом любовниками. Но со временем романтика отношений ушла. Там ведь всё на виду. Да и не нужно это оказалось для меня. Наладились отношения с мужем. Я люблю и счастлива с Отто. Но Михаилу я благодарна за всё хорошее. Для него очень важно наладить связь с семьёй.
Мария пристально и серьёзно посмотрела на Людмилу.
– Я рада за тебя. Я никогда не считала ваши отношения с Романовым серьёзными. Просьбу твою относительно его и его друга я выполню.
Подруги попрощались, и Мария ушла.
Людмила совершенно правильно поняла, что Мамсуров знает о неизбежности войны с фашистами. От советских разведчиков уже поступило достаточно таких известий. Да и сам Хаджи Мамсуров, герой Испании, знаменитый майор Ксанти, встретился с фашизмом лицом к лицу. Он понимал неизбежность этой войны.
Естественно, Людмила всего этого не могла знать. Но она уловила главное. Её появление в Москве было очень нужно и своевременно. Оно спасло Берга и, может быть, и её от тюрьмы или пули и от обвинения в шпионаже в пользу врагов. В любом случае, если самолёт, на котором летел шпион, засекли на границе, то только случайность помогла Герхарду не обнаружить себя. Их молчание могло расцениваться только как предательство. А сейчас они поступили благородно и разумно.
Людмила не стала писать письмо мужу. Ей хотелось скорее его успокоить и не встревожить своей задержкой в Москве. Поэтому она дала ему телеграмму.
«Дорогой Отто, – сообщила она, – Москва встретила меня очень хорошо. Есть надежда поступить в следующем году в институт. Задержусь на две недели. Люблю. Целую. Скучаю. Людмила».
С этого дня с Людмилой стали заниматься минимальной агентурной подготовкой. Она должна была научиться владеть рацией.
Вечерами она по-прежнему ходила везде со своей подругой в театры, в гости, на приёмы. Всё реже она чувствовала за собой посторонний надзор. Это были самые длинные две недели в её жизни. Едва она оставалась одна дома, как её сердце, её тело, её глаза начинали тосковать о муже. Ночами ей снился прииск, их деревянный дом, даже Врангула. Утром не хотелось вставать и куда-то идти.
Людмила ощутила, что она действительно беременна. Настроение безоблачной нежности, когда она поняла, что это действительно возможно, больше не приходило к ней. Сейчас она осознавала, что будущее не сулит спокойствия и надёжности. Ей хотелось скорее увидеться с мужем, обрести надёжность и уверенность. Она не могла писать ему о своей беременности. Это было очень личное. Вдруг их письма читаются кем-либо другим. Она хотела, чтобы он первый услышал от неё это радостное и тревожное известие. Она хотела видеть его глаза в этот момент. И чтобы никто не мешал и не отвлекал. Она мечтала сказать ему об этом в их спальне, когда они впервые соединятся после длительной разлуки. Она считала, что так он по-настоящему почувствует своё отцовство, свою прямую причастность к нему. «Он – моё личное солнце, – думала Людмила, – а я его земля, в которой прорастает его семя».