Так бывало при каждом свидании: прелесть ее, всегда новая, удивляла его, как чудо. О, это слишком стройное тело, слишком узкие бедра, угловатость движений, непокорные завитки слишком коротких, иссиня-черных волос, и мужественно-смуглый, девственно-нежный румянец, как розовый цвет миндаля в густеющих сумерках, и темный пушок на верхней губе – «смешные усики»! Девушка, похожая на мальчика. Это – всегдашнее; а новое – что девушка вдруг не захотела быть мальчиком.
Отпустила руку его, тоже покраснела и заговорила о другом:
– Виноват не плоильщик, а я сама не умею носить – сразу видно, что не египтянка.
– Нет, не по одежде видно, а по лицу и волосам.
Она не носила парика и даже не заплетала волос в тугие косички, по здешнему обычаю.
– А Тута… Тутанкатон говорит, что мне лучше «колокол» идет.
«Колокол» была расширенная книзу юбка критских женщин.
– О нет! Ты в нашей одежде еще больше… – начал он и не кончил; хотел сказать: «больше сестра», и не посмел: «сестра» по-египетски значит и «возлюбленная». – Еще прекраснее, – кончил он с холодною любезностью.
Оба говорили не о том, о чем думали; думали о важном, а говорили о пустом, как часто бывает, когда один уже любит, а другой еще не знает, полюбит ли.
Дио помнила обет девственных жриц Диктейской богини:
Лучше в петлю, чем на ложе
Ненавистное мужей!
Ненавистной казалась ей мужская любовь, как жаркое солнце – подводным цветам. Но вот и в любви, как во всем: умерла, и началась другая жизнь, другая любовь – любовь сквозь смерть, как солнце сквозь воду, и подводным цветам не страшное; или как это зимнее солнце – детская улыбка сквозь сон.
– Когда едешь? – спросил он опять о самом важном как о пустом.
– Не знаю. Тута торопит, а мне и здесь хорошо…
Посмотрела на него, улыбнулась, и мальчик исчез, осталась только девушка.
– Хорошо с тобой, – прибавила так тихо, что он мог и не слышать.
– Уедешь, и больше никогда не увидимся, – сказал он, опустив глаза, как будто не слышал.
«Мальчик мой робкий, смешной – зимнее солнышко!» – подумала она с веселою нежностью и сказала:
– Отчего никогда? Ахетатон от Фив недалеко.
– Нет, город его для нас – тот свет… «Его – царя Ахенатона», – поняла она.
– А ты на тот свет и со мной не хочешь? – спросила с лукавым вызовом.
– Зачем ты так говоришь, Дио? Ты же знаешь, что я не могу…
Не кончил, и она опять поняла: «Не могу переступить через веру отцов, через кровь отца». Знала, что отец его, старый жрец Амона, был убит в народном восстании против нового бога Атона.
Слезы задрожали в голосе его, когда он сказал «не могу»; но он заглушил их и заговорил спокойно: